Все постоянство мира было со мною: море, высокие стены, вход, келья, постель.
Измлада я начал бояться Бога, с юности моей дышал я Евангелием.
Слово его приветливо останавливало меня на себе, развивалось передо мною и связью речи завлекало к последующему. Око спокойно, трудится же ум.
Мостом и дверью была мне эта книга.

Прошел я мост и ум пошел внутрь:

"Господи, скажи мне, ради чего оставляют люди дом свой и следуют Тебе?"

Ответом мне было молчание.
Ум мой парил как орел, а тело мое было подобно лютым зверям в морских заливах, что способны поглощать людей. Куда мне идти?

Долго я порывался страхом и любовью.
Любовь звала меня внимательно вглядываться, а страх удерживал от такой пытливости.
Святая душа, мать Екатерина, отвлекла меня от внутренних распрей просьбой вспомнить весну в раю. Но нынче я страшился и помыслить об этом.
Когда я просил только вспомнить обо мне, Господь обещал мне рай, как и разбойнику, который был в Царствии, уже прозрев в распятом и оплеванном человеке Творца вселенной.
Другое место моста говорило об апостоле Павле, где он сомневался в теле или вне тела он был восхищен в рай и внимал неизъяснимым словам.
А третье место было для сильных и побеждающих в Откровении, что они будут вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия.

А мы - слабые и бессильные. Куда нам идти?
В ответ на мои размышления зашел ко мне возлюбленный брат Арефа, который знал почти все.
- Разве не любишь ты святого апостола Фому, который прославил Церковь нашу своими сомнениями, за что и был послан в рай земной - Индию, проповедовать Христа?
- Люблю, но ведь мученица Перпетуя, говоря об рае, не говорила об Индии.
- Да само слово "рай" - персидское и означает сад, насажденный многоразличными деревьями.
Но вот преподобный Иоасаф, царь, апостол и наконец инок, сподобился видеть рай именно в Индии. Однажды, после продолжительной молитвы, сопровождаемой многими слезами, он погрузился в тонкий сон. Во сне он увидел обширнейшее поле, усеянное прекраснейшими цветами и чрезвычайно приятное. Там были всех родов произрастения, изобиловавшие какими-то необыкновенными и удивительными плодами, и особенно красивыми для вида, и особенно приятными для вкуса. Там были седалища, устроенные из золота и драгоценнейших камней, блиставшие обильным светом. Там были светлые одры, украшенные чудными покрывалами и пышностию, превышающею всякое слово. Там протекали чистейшие воды, увеселявшие самый взор.

- Прости, брат, но мне неприятно слушать эти слова, твой "рай" напоминает ландшафтный дизайн для людей "со вкусом". Мне противны твои пустые растения, бессмысленны твои драгоценности и каменья.

- Не печалься, брат, существует только духовный рай, а все духовное представляется лишь как видение. Рай, в котором был Адам, погиб, он уничтожен Потопом, что поднимался на пятнадцать локтей самых высоких гор. Павел прошел "три неба", но эти "неба" суть деятельное любомудрие (херувим), естественное созерцание (древо знания) и тайнозрительное богословие (меч огненный). Мертвые не страшатся теперь пламенного оружия, ибо оно уже не стережет ворот райских, они входят смело, и видят "мысленное солнце" правды. Мы же, живые, на что полагали надежду, того уже нет; чего не боялись, то нашли.

- Лукавый, перестань опираться на слабый разум - этот хрупкий жезл, и именем Христа оставь брата моего Арефу! Тебе невозможно было войти в рай, потому что и животным и птицам не позволялось приближаться к его окрестностям. В виде змея коварными вопросами к Еве, вышедшей к тебе, узнал ты, что такое рай и каков он.
Открыты были глаза у прародителей, но не видели они красоты святилища, не видели и своей наготы.
Оба эти познания сокрыл Бог в древе и поставил его как бы судьею двух сторон.
Но знай, сатана, что не только горький вкус геенны познали люди, но и открылась им святость рая в тот миг, отчего и восскорбели. Они были исторгнуты из вожделенного видения, как и море, когда увидит в недрах своих труп животного, не оставляет его в себе, но выбрасывает вон.

Брата Арефу сотряс дух противления и покинул его.

Я продолжал слова:
- Человек - единственное существо во всех мирах, простертое от ада и до рая. В нем нет ничего, что заканчивалось бы раем или адом. В человеке струится некая загадочная вечность. И рай, и ад начинаются здесь, на земле, чтобы после смерти продолжиться навсегда в ином мире. Нам дана сила сотворить для себя такую вечность, какую мы захотим. Страшно быть человеком, потому что человек всем и во всем вечен. Диавол хочет, чтобы мы приписывали раю то прекрасное, что может найти человек в природе. И много раз люди пытались строить рай на земле, но лишь воздвигали фундамент антихристова царства. Муки не прекратились, взгляни на Западное Дышащее море: там червь не усыпающий, и скрежет зубовный, и река кипящая Морг, и вода уходит там в преисподнюю и вновь выходит наверх трижды в день.

Говорил мне сопротивник-диавол: "Два места приготовил Бог: одно - наполнено всем благим, а другое - тьмы и огня преисполнено, суд же должен быть справедлив".
Но не знает он, что ввергнув человека хитростью в знание огня и муки, он научил его и знать рай неведомый.
Оттого грустен человек, оттого просит он: "О, рай святой, что мне красоты мира и все богатства его, умоли Создателя моего хоть о секунде насыщения красотой твоей!"

Долго исследовал я топологию рая и познал все реки его.
Он расцветал в Содоме до поражения его с небес.
Он проистекал Нилом, во владениях Египетских, стекая росой с алойных дерев.
Он шел с высоких гор, возвышавшихся от земли до неба, где на недоступном месте для людей рахманы живут.
Знаю, Илия живет в раю, и брат наш Агапит встречал его там и кусок хлеба у него взял.
И брат Ефросин был в раю и приносил яблоки игумену нашему Василию, от них же много исцелений было.
Врет сатана, рай, созданный Богом на востоке не погиб: едва пяты его касались высокие воды потопа; благоговейно лобызали стопы его, и возвращались назад, дабы попрать вершины гор и высот.
Око не видело, и ухо не слышало, и сердцем человек не чувствовал того, что приготовил Бог любящим его. Петру, Иакову и Иоанну мешали их телесные глаза созерцать красоту Царства на горе Фаворской.
А монах Павел и не утруждал глаза свои, но радовался раю в самозабвении.

- Послушай же брат, Арефа, историю юности моей и ты почувствуешь благоухание рая, ибо в нем весна нынче. Я был юн, когда путешествовал по берегам морским, и встретил ребенка с двумя мужами великими. И дитя спросило меня:
- Мирон, здоров ли ты? Зачем ты путешествуешь здесь, не страшась зверей лютых? Что твой путь? Куда хочешь идти?

И я ответил:
- Господь Бог - путь мой есть.

Младенец же, услышав то, велел мне идти в Новгород и дал мне хлеб, ибо там были голод и мор. Послушал я младенца, ибо страшен был вид сопровождавших его мужей. Когда же пришел я в Новгород, то был бит за кусок хлеба жестоко и, спрятавшись в амбаре, спал.

Утром же увидал дивное: у амбара моего собрался весь люд городской и просили меня много не оставлять их, ибо болезнь и скорбь вдруг оставили их:
- Ни хлебом, ни водой, не насыщались мы много дней и думали, что сегодня или завтра утром умрем. Но вот мы ели хлеб твой и сделались здоровы. Не уходи от нас, ибо мы имеем обычай умирать, а ты - оживляешь.
- Я не умею оживлять вас, новгородцы, но умеет младенец, давший мне хлеб.
- Ступай, найди младенца, пусть он всегда будет с нами. Вот, мы дадим тебе нашего воеводу Моислава и сына его, и снарядим корабль.

Долго путешествовали мы в поисках дивного младенца, пока не принесло нас море к высокой горе. И по верху горы был такой свет самосветящийся и пение, что невозможно человеку рассказать о том. Мы велели одному из товарищей поглядеть, что там.
Но он, только взойдя на гору, тотчас всплеснул руками, засмеялся и бросился вглубь острова на звук пения. Подивились мы и послали другого, привязав веревку к его ноге.
Накрепко наказали: "Если и смерть случится, но мы бы хотели узнать о сиянии места сего".
И этот брат, увидев свет, захотел так же поступить: всплеснул радостно руками и побежал, забыв от радости про веревку на своей ноге.
Мы же сдернули его веревкой, и тут же оказался он мертвым.
Все, кроме меня устремились оттуда прочь: не хотели они уже ни света, ни веселья.

Я же остался один, и как был, пошел на гору.
Как я остался жив не знаю, но открылся мне рай - город сияющий, как бы в пузыре, на подобие хрустального.
Длина его триста километров - свет до горизонта, двенадцать ворот сияющих и через пузырь этот идешь метров семьдесят как через кисель густой, дышать нечем.
Райские ворота есть двери испытующие, хотя и любят людей. Точнее их решительность.
Раз мы - христиане, это означает, что мы кандидаты в святые.
Различие между нами и святыми состоит не в природе, а в воле и решительности.
Рай есть чувство Бога, и решительность моя после гибели товарища пойти на смерть, но узнать свет, впустила меня туда.
Тем более, я - русский, а ни один человек не падает так глубоко, до последнего зла, как русский человек; но точно так же, ни один человек не достигает так высоко, выше вершин, как русский человек.
Я думаю, что Бог оставил меня живым, чтобы видев рай, я научился каяться до конца дней своих, но не знаю, и последним днем своим положу ли начало покаянию.

Нет, рай, это не цветочки и благоуханные деревья!
Рай - это святые, и каждый святой - это возвращенный человечеству рай.
Любое дерево райское стыдится при виде плодов, приносимых праведниками.
Цветы райские видят плоды сии, и сознают себя побежденными, приходят в страх, видя цветы святых, венец которых возвеселил Творца.
Ведь каждый из преподобных сначала в своей душе восстановил рай, а затем жизнью своей восстанавливал его в людях вокруг себя.
С терпением несли они скорби свои, а теперь в городе светлом видят, что страдания их миновались, скорби были временны, бремя не вечно, и пост их был как бы сновидение, после которого они восстали от сна, и обретают трапезу царствия.
Увидел я, что разные подвиги у людей, и каково делание человека, такова и красота и сияние кущи его в раю. Но меня усладил рай более покоем, нежели красотою.
Рай - село духовного покоя.

- Нет, сказал я себе, - не ради рая был создан человек, но сам человек был виною насаждения рая.

- Из чего же создан рай? - спросил меня брат Арефа, пришедший в себя.

- Рай веществен, но вещество его тонко, как тонки души, как тонко было тело Адама до облечения его в кожаные ризы. Ведь небо есть объем тварей видимых и невидимых, в нем заключаются и им ограничиваются умные силы ангелов и все чувственное.
Тонкое вещество рая, по мановению Божию, сгущается и становится осязательным для наших телесных чувств. Так светоносные облака образуют из себя кущи для достойных рая.
А мученица Дорофея упросила Христа отправить мучителю ее Феофилу три яблока и три розы. Изумленный сим телесным великолепным сгущением рая, он исповедал Христа, и через ворота крови своей вошел вслед за Дорофеей.
Нет, брат, Арефа, рай веществен, и святые ликуют на хребте моря и не утопают, где не утопал и Симон-камень.
Это море сбирает в себя живоносный источник, который протекает посреди рая.
Мучимые и опаляемые в геенне не видят света, но лишь слышат прохладные струи его и мечтают, чтобы кто охладил язык их.
Внутри у страждущих - огонь, перед ними вода.
У благодатных же источник живой воды внутри, и они не хотят пить вовек.
Посреди же рая высится Древо Истины, и для чуждого правды страшен лик его.
Ибо это древо Крестное, поставленное Богом для человека судьею.
Древо сие для человека образ двери, а плод - завеса, закрывающие вход в рай.
Через дерево вывел дьявол Адама из рая, а Христос разбойника древом крестным в рай ввел.
Не знаю, как остался я живым, выйдя из рая, знаю только, что юнец, которого я искал с новгородцами, тот подарил мне жизнь.
Он был спутником моим, и едва выступил я из пределов рая, как отступил от меня сопроводник.
Когда же достиг пределов земли, что рождает крапиву и сорняки, встретили меня болезни и страдания. Увидел я мир сей темницей, а людей - заключенными, мечтающими о воле.
Видел я и детей, плачущих при рождении, ибо из тьмы и тесноты идут они на свет.
Смерть для мира сего есть образ рождения, поэтому плачут те, которых земля, матерь страданий, рождает для сада радостей. Но скорбь их в радость обратится.
Не ради рая был создан человек, но сам был причиной насаждения рая.

- Раздели со мною пасхальную трапезу, брат Арефа!
Вот видишь, финики, хлебы и благоуханное вино.
Но чистое сердце дороже еды, песня лучше вина, слово приятнее всех ароматов земли, а вера человека ценнее всех сокровищ.
Посмотри, Арефа, что люди дали нам для праздника, но разве это нам нужно?

Воистину воскрес Христос и значит, мы самые счастливые люди.
Пасха грядет, а значит, ныне весна в раю.

ЖЖ Мирослава