Путь
ко спасению
Краткий очерк аскетики
Грешника, коему предлежит необходимость обновляться в покаянии,
слово Божие большею частью изображает погруженным в глубокий
сон.
Отличительная черта таких лиц не всегда явная порочность, но собственно
отсутствие этой воодушевленной, самоотверженной ревности о богоугождении,
с решительным отвращением ко всему греховному, – то, что у них
благочестие не составляет главного предмета забот и трудов, что
они, заботливые о многом другом, совершенно равнодушны к своему
спасению, не чувствуют, в какой опасности находятся, нерадят о
доброй жизни и проводят жизнь холодную к вере, хотя иногда исправную
и безукоризненную совне.
Это общая черта. В частностях безблагодатный вот каким является.
Отвратившись от Бога, человек останавливается на себе и себя
поставляет главною целью всей своей жизни и деятельности.
Это уже и потому, что после Бога нет для него ничего выше себя
самого; особенно же потому, что, получив прежде от Бога всякую
полноту, а теперь опустевши от Него, спешит он и заботится,
как бы и чем бы себя наполнить.
Образовавшаяся в нем пустота, чрез отпадение от Бога, непрестанно
возжигает в нем ничем не удовлетворимую жажду неопределенную,
но непрестанную.
Человек стал бездонною пропастью; всеусиленно заботится он наполнить
сию бездну, но не видит и не чувствует наполнения.
Оттого весь свой век он в поте, труде и великих хлопотах: занят
разнообразными предметами, в коих чает найти утоление снедающей
его жажды. Предметы сии поглощают все внимание, все время и
всю деятельность его.
Они – первое благо, в коих живет он сердцем.
Отсюда понятно, почему человек, поставляя себя исключительною
целью, никогда не бывает в себе, а все – вне себя, в вещах сотворенных
или изобретенных суетою.
От Бога, Который есть полпота всего, отпал; сам пуст; осталось
как бы разлиться по бесконечно разнообразным вещам и жить в
них.
Так грешник жаждет, заботится, суетится о предметах вне себя
и Бога, о вещах многих и разнообразных. Почему характеристическая
черта греховной жизни есть, при беспечности о спасении, забота
о многом, многопопечительность (см.: Лк. 10, 41).
Оттенки и отличия сей многопопечительности зависят от свойства
образовавшихся в душе пустот.
Пустота ума, забывшего о Едином, Который есть все, рождает
заботу о многознании, разведывание, пытание, пытливость.
Пустота воли, лишившейся обладания Единым, Который есть
все, производит многожелание, стремление к многообладанию или
всеобладанию, чтобы все было в нашей воле, в наших руках это
любоимание.
Пустота сердца, лишившегося наслаждения Единым, Который
есть все, образует жажду удовольствий многих и разнообразных,
или искание тех бесчисленных предметов, в коих чаем найти услаждение
своих чувств, внутренних и внешних.
Так, грешник непрестанно в заботах о многознании, многообладании,
многонаслаждении, услаждается, овладевает, пытает. Это – круговращение,
в коем кружится он весь свой век.
Пытливость манит, сердце чает вкусить сласти и увлекает волю.
Что это так, всякий может поверить сам, устроив наблюдение над
движениями души своей в продолжение хоть одного дня.
В круговращении этом и пребывал бы грешник, если бы его оставить
одного: такова уж природа наша, когда состоит в рабстве греху.
Но это круговращение в тысячу раз увеличивается и усложняется
оттого, что грешник не один.
Есть целый мир лиц, кои то и делают, что пытают, услаждаются,
стяжавают, кои все, в сих видах, приемы привели в порядок, подчинили
законам, поставили в необходимость всем, принадлежащим к их
области, кои при взаимном союзе, приходя неизбежно в соприкосновение,
трут друг друга, и в сем трении только возвышают в десятые,
сотые и тысячные степени пытливость, любоимание и самоуслаждение,
в их распадении поставляя все счастье, блаженство и жизнь.
Это мир суетный, коего занятия, обычаи, правила, связи, язык,
увеселения, развлечения, понятия – все, от малого до великого,
пропитано духом тех трех исчадий многопопечительности, о которых
сказано выше, и составляет безотрадное крушение духа миролюбцев.
Состоя в живом союзе со всем этим миром, всякий грешник опутывается
тысячесплетенною его сетью, закутывается в нее глубоко-глубоко,
так что его самого и не видно.
Тяжелое бремя лежит на всем лице грешника-миролюбца и на каждой
его части, так что и малым чем пошевельнуться не по-мирски не
имеет он сил, потому что тогда необходимо бывает ему поднять
как бы тысячепудовую тяжесть. Потому за такое неосиливаемое
дело и не берется никто, и не думает никто браться, но все живут,
движась по той колее, в какую попали.
К большей еще беде, в мире сем есть свой князь, единственный
по лукавству, злобе и опытности в обольщениях.
Чрез плоть и вещественность, с коим смесилась душа по падении,
имеет он к ней свободный доступ и, подступая, разносторонне
разжигает в ней пытливость, любоимание, сластолюбивую самоутешность;
разными своими прельщениями держит в них безвыходно, разными
подущениями наводит на планы к удовлетворению их и потом или
помогает выполнить их, или разоряет указанием других сильнейших
планов, все с одною целью – продлить и углубить пребывание в
них.
Это и составляет смену мирских неудач и удач, Богом неблагословенных.
Князь сей имеет целое полчище слуг, подчиненных себе духов злобы.
В каждое мгновение быстро носятся они по всем пределам обитаемого
мира, чтобы там засеменять одно, в другом месте другое, углублять
запутанных в сети греха, подновлять путы, ослабевшие и порвавшиеся,
– особенно же блюсти, чтобы никто не вздумал разрешиться от
их уз и выйти на свободу.
В сем последнем случае они поспешно стекаются вокруг своевольника,
сначала по одному, потом отрядами и легионами, а наконец, всем
полчищем – и это в разных видах и приемах, чтобы заградить все
исходы, починивать нити и сети и, по другому сравнению, опять
столкнуть в бездну начавшего выбираться из ней по крутизне.
Есть у этого невидимого царства духов особые места – тронные,
где составляются планы, получаются распоряжения, принимаются
отчеты с одобрением или укором деятелей. Это глубины сатанины,
по выражению святого Иоанна Богослова.
На земле, в среде царства их из людей, места сии суть союзы
злодеев, развратников, особенно неверов-кощунников, кои делом,
словом и писанием всюду разливают мрак греховный и заслоняют
свет Божий.
Орган, коим выражают они здесь свою волю и власть, есть совокупность
обычаев мирских, пропитанных греховными стихиями, всегда одуряющих
и отвлекающих от Бога.
Вот строй греховной области! Всякий грешник – весь в ней, но
держится преимущественно чем-либо одним. И это одно, может быть,
на вид иногда очень сносно, и даже одобрительно. У сатаны .одна
забота, чтобы то, чем человек весь занят, где его сознание,
внимание, сердце – было не Бог единственно и исключительно,
а что-нибудь вне Его, чтобы, прилепившись к сему умом, волею
и сердцем, он имел то вместо Бога и о том только заботился,
о том разведывал, тем услаждался и обладал. Здесь не только
страсти плотские и душевные, но и вещи благовидные, как, например,
ученость, художественность, житейскость, – могут служить узами,
коими держит сатана ослепленных грешников в своей области, не
давая им опомниться.
Если посмотреть на грешника, в его внутреннем настроении и
состоянии, то окажется, что он иногда и много знает, но слеп
в отношении к делам Божиим и к делу своего спасения; что он
хоть непрестанно в хлопотах и заботах, но бездействен и беспечен
в отношении к устроению своего спасения; что он хоть непрестанно
испытывает тревоги или услады сердца, но совершенно нечувствителен
ко всему духовному.
В отношении к сему, грехом поражены все силы существа, и в грешнике
качествуют ослепление, нерадение и нечувствие.
Не видит он своего состояния, а потому не чувствует и опасности
своего положения; не чувствует опасности своей, а потому не
заботится и избавиться от нее.
Ему и на мысль не приходит, что нужно изменяться и спасаться.
Он в полной, ничем не колеблемой уверенности, что состоит в
своем должном чине, что ему нечего желать, что так всему и должно
оставаться, как оно есть.
А потому всякое напоминание о другом роде жизни считает лишним
для себя, не внимает ему, даже понять не может, к чему оно,
чуждается его и бегает.
Источник