|
|
…Нищая
деревня…
Огороды, заросшие крапивой; в заброшенном поле, некогда
плодородном, ржавеют останки косилки, зияющие провалами
окон фермы, вросшие в грязь, напоминают декорации из фильмов-антиутопий…
Земли – море, земля способна родить, прокормить, спасти,
– земля никому не нужна, и, пользуясь этим, ловкие дельцы
скупают колхозные паи за копейки, но сами и пальцем не
касаются этой земли – зачем что-то вкладывать, прилагать
руки, трудиться, проще и выгоднее потом при случае перепродать
втридорога таким же дельцам… |
Деревня живет за счет немногих горожан – летом приезжают из
города, держат дачи.
Мальчишка лет десяти, из местных, стучит в калитку к дачникам:
- Не купите ли курицу?..
- Сколько?
– Да сколько дадите…
(Курица поймана им на соседней улице. Уличенный в факте кражи
мальчишка, вроде, отпирается, но не так уж и усердно… )
- Не страшно ли воровать у соседей?
- А чего такого…
- Поймают, побьют если? В милицию сдадут?
– Не, к нам милиция отродясь не заглядывает…. И еще неизвестно,
поймают ли, а так – будут какие-то деньги, можно купить что-нибудь
в магазине.
(Вопрос про мать с отцом можно и не задавать – пьют, понятное
дело.
В нищей деревне технарь, он же шмурдяк, он же шило, расфасованный
в чекушки с этикеткой «Средство для принятия ванн «Мечта-1»
, доступен всегда – в местном магазине «Мечту» дают в долг
под запись, наравне с хлебом и макаронами, и «мечтает» вся
деревня…)
***
… Грянул банковский кризис.
Банков в маленьком провинциальном городе меньше не стало,
наоборот, открываются даже новые, с экзотическими названиями,
– больше стало людей, приходящих в храм поплакать, пожаловаться…
- Что делать, батюшка, как поминать родственника?
– А что случилось?
– Да повесился… набрал кредитов, а тут кризис, платить нечем,
он – в петлю… Семья, дети остались. Поручители теперь не знают
что делать с долгами, хоть самим туда же…
***
… -Батюшка, дайте мне епитимию за аборты, скажите, сколько
рубашечек принести в храм!
– Епитимия… жизнь и так епитимии накладывает – успевай принимать,
вот их бы научиться нести с терпением…
Зачем принести рубашечек-то?
– Да чтоб совесть не мучила.
– Так ведь если совесть мучает, значит, она живая?
Попросили прощения у Бога, покаялись на исповеди – не сомневайтесь,
Он-то вас простил.
А совесть… может быть, успокоится, когда встретитесь с этими
убитыми детьми, обнимете их, поплачете с ними, и они простят
вас… просить-то прощения надо ведь у тех, кого обидел, восстанавливать
именно там, где разрушил, а не в другом месте… может быть,
так?…
- А вы точно знаете, что так будет, что они простят?
- Я надеюсь на это, дети – народ незлобивый, отходчивый.
Мы ведь живем верой и надеждой, а точно – как я могу знать…
- Не знаете?! А еще священник называетесь! Нет, вы скажите
точно, сколько я должна принести в храм крещальных рубашечек,
сколько пожертвовать свечек, крестиков и кагора в алтарь,
я хочу, как положено, сделать – и всё забыть!…
***
…- Ох уж эта молодежь!…Мы такими не были!…Вот мой сынок –
лодырь, работать не хочет, тянет деньги знает, одно увлечение
– пиво пить с такими же балбесами, – это все правительство
виновато!….
От ярой злости на правительство скрипит зубами, сжатые в
кулаки пальцы аж побелели…
- Стоп-стоп. Это же ТВОЙ сын. При чем тут правительство?
Ты что его, после рождения в Кремль отдал на воспитание?
– Они должны нам обеспечить все: работу, зарплату, достойную
жизнь!… От них все зависит!…
- Погоди… да ведь правительство далеко – а твоя-то жизнь
вот она.
Да и какая «достойная жизнь», – вон почитай, например, Салтыкова-Щедрина:
что в царское время, что в советское, что нынче, – оно все
почти одинаково…
Пока от правительства милости ждешь – так ведь поседеешь .
От нас все зависит в нашей жизни да от Бога, а не от правительства…
Нет, не слышит, и слушать не хочет.
***
…Мужик средних лет, хорошие рабочие руки, трудяга, из тех,
кого называют «соль земли»… Просит освятить помещение СТО
– арендовал заброшенный гараж, вкалывает от зари до зари,
за недорого рихтует помятые машины. И дело, вроде, идет –
машин сейчас много, нужда в его работе имеется у населения,
особенно у тех владельцев автомобилей бюджетного, что называется,
класса, кому не по карману услуги фирменных техноцентров.
Небольшой, но стабильный доход есть, только не ленись…
Жалуется:
- Вот беда, не могу рабочих найти!…
- Как так?! Все ведь в голос вопят-жалуются, что работы нет
как нет в наших краях?!
– Да какое там!…- в отчаянии машет рукой, краснеет и извиняется
перед священником, сдержав на полдороге вырвавшееся негламурное
междометие.
– Прямо беда с ними: вроде пришел, работает, неделю отработал,
получил деньги – и пропал…
Второй, третий – то же самое… Только деньги в руки попали
– и всё, запил, и нет его…
Одного изловил, начал стыдить, мол, у тебя же семья, чем кормить-то
думаешь, – он на дыбы, чуть не в драку: а ты плати в три раза
больше, я тогда подумаю!
Как говорят: работать хотим как у нас, а получать как в Америке…
Что делать – ума не приложу.
Может, хоть освятить, так Господь благословит мою мастерню,
наладится жизнь-то…
***
…- Не, я точно знаю: я тут недолго…
Прикинь, я полжизни по зонам чалился, как с малолетки начал,
так и привык…
Париться не надо: накормят, спать уложат, работу дадут, понятия
зоновские правильные я знаю от и до, по ним и жить проще.
На свободе, конечно, хорошо, но – пока бабки есть…
Ну, вот погуляю еще маленько, и – домой.
***
…Священник строго прещает молодую женщину – это она по гендерному,
так сказать, статусу молодая женщина, а по виду и по сути
– девчонка еще…
С мужем живут плохо, любви нет, замуж вышла, потому что забеременела,
надеялась, что он все же будет хорошим мужем, да не сложилось
– попивает, к ней относится как к тряпке у порога – ноги вытереть…
Ребенку два года, постоянно видит скандалы, слезы, нелюбовь…
Встретила и полюбила хорошего человека, полюбил и он ее, пришла
спросить совета в храм… Священник категоричен: нет, на всё
воля Божия, попался такой муж – терпи, это тебе по твоим грехам,
жена да убоится.
А то, что полюбила другого – это прелюбодеяние, а за него-
вот такое-то наказание, на такой-то строк отлучаешься от причастия…
Ушла, понятное дело, в слезах.
– Батюшка, как же так?.. Может, стоило как-то по-другому
с ней, вникнуть, разобраться, помолиться о ней хотя бы, подойти
индивидуально, ведь люди все разные, каждая судьба и каждая
личность неповторимы?…
Вот ребенок у нее растет и не видит любви между отцом и матерью
– каким он вырастет, как он Христа узнает?..
И о лишении причастия: она ведь впервые в храм зашла, и знать
не знает, что такое причастие и для чего оно – а вы сразу:
«отлучить»! Она ведь ничего не поняла в вашем прещении, разве
что еще раз уверилась в том, о чем ей наверняка говорили:
не ходи ты к попам, у них утешения и понимания не добьешься…
- Чего?! Какого «понимания»?! Это у них в миру «понимание»
– а у нас Церковь, есть каноны и предания, яже от святых отец,
и думать и вникать нечего, все до нас продумано, наше дело
– послушание и строгое соблюдение!..
***
…Картинки, так сказать, с выставки…Обычная наша окружающая
житейская жизнь.
Таких картинок каждый из нас припомнит десятки, а то и сотни.
И думается, и думается про них…что в них общего, во всех этих
ставших привычными ситуациях?
Одно: дух несвободы и безответственности.
И уж неоригинальна эта тема, и уж сколько про это написано,
и светскими, и церковными проповедниками, – а дух этот тяжкий
все витает в нашей жизни, все не выветривается, как перегарный
угар в кухне наутро после долгой попойки…
Думается об этом в особенности еще и потому, что наступает
– Рождественский пост.
При чем тут пост-то, скажете?
Да при том, что мы им готовимся встречать Рождество Христово,
а это – праздник величайшей свободы и величайшей ответственности,
которую явил нам Бог.
Многие нынче, кстати, ворчат против этого поста: зачем он
нужен вообще?!
Понятно – Великий пост: сугубо покаянное время, страсти Христовы,
– а тут Рождество, радость, ангелочки, колядки, в пещере ослик
кушает овес, в яслях лежит Христос, – и опять чего-то постись!…
Ну, вольному воля, к посту никто никого не принуждает, а
вот насчет радости…
Радость-то радость, это так.
Но и страшное, невыносимое, на разрыв: ЧЕМ досталась Христу
радость эта…
Даже нам, простым смертным человекам – страшно рождаться в
мир, пронизанный порчей греха, зла, страдания, смерти.
Спросить бы новорожденного, разверзающего ложесна, о чем он
так горько кричит, на что так жалуется – он ведь человек,
не животное, явно кричит не только от физических неудобств,
неизбежных даже при самых благополучных родах…
Страдание – следствие греха, разрыва, трещины между Богом
и человеком.
А у Христа-то, Сына Божия – никакого греха нет.
Ему-то каково, совершенно безгрешному, терпеть всё то, во
что Он вступил Своим рождением?
Каково свободному – оказаться в тюрьме, здоровому – быть запертым
в палату к умалишенным, птице – жить под землей?
Вот оно как, с Рождеством-то. И сделал Он это – свободно.
Никто абсолютно Его не заставлял.
Любовь к нам заставила: не мог Он спокойно смотреть, как мы
тут мучаемся, должен Он был помочь нам, спасти – и Сам пришел
к нам в ад.
Пришел совершенно свободно – и в этой свободе поступка взвалил
на Себя ответственность.
Ответственность – главный признак свободы, этим свобода отличается
от вольницы, от беспредела, о котором мы подчас так мечтаем:
буду делать все, чего левая моя нога пожелает, а там – хоть
потоп!…
Мало того – свободный Сын Божий хочет и нам дать эту свободу,
вернуть нам ее.
Ради этого Он пошел на крест, прошел путь греха и смерти до
самого конца.
Любовь и свобода – два столпа, на которых стоит мир и человек,
без них все рухнет, это Богоданные, врожденные, впаянные в
нас вещи, которых мы так боимся, которыми так тяготимся –
но жить без которых, жить жизнью настоящей, не можем…
Об этом мы не раз читали у святых отцов, слышали от опытных
христиан: высшее проявление свободы – ответственно и свободно
эту свободу ограничить, отдать.
Помните, что апостол Павел написал в письме к галатам: «К
свободе призваны вы, братья», – но дальше добавляет: «Только
бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью
служите друг другу»(Гал. 5,13).
Где свобода – там ради любви – ограничение ее.
Великая тайна креста, на первый взгляд непонятная разуму,
чувствам, в клочья разрывающая то, что мы гордо именуем «житейским
опытом»: высшая свобода – свободно дать себя прибить ко кресту,
принести самого себя в жертву…
Крайняя, как кажется, степень несвободы оборачивается высшей
свободой –тому, кто добровольно распят ради любви, терять
нечего, он ни от чего не зависит, он никому не раб.
Крест его становится – освобождением, его тяжкие перекладины
– крыльями.
Конечно, у каждого из нас – своя мера.
Нам, христианам, эта свобода УЖЕ дана Христом , Его жертвой,
смертью и воскресением, мы приняли ее через таинство крещения
во Христе и продолжаем иметь, – но это, конечно, не значит,
что надо ждать именно того, что вот рота солдат поведет нас,
при стечении публики, на лобное место и там в прямом смысле
приколотит гвоздями ко кресту…
Наша Богоданная свобода проявляется уже сейчас, прежде всего,
в нашей ответственности за нашу жизнь, за то, что мы думаем,
говорим, делаем или, наоборот, не делаем, за наш ежедневный
быт, со взгляда на который мы и начали сегодня разговор.
Попросту – за наш хлеб насущный, за то, что мы под этим хлебом
разумеем, и о чем в молитве «Отче наш» просим у Бога…
Мы просим – а Он отвечает: хотите хлеба насущного? – конечно,
вот, даю его вам.
Но дар, который Я даю – не халява, а инструмент.
Хлеб насущный не падает с неба по щучьему велению Емеле в
рот.
Добывайте его сами – а Я помогу, добывайте в поте лица, иначе
– не поймете его смысла и цены, не вкусите его животворящей
сыти.
Этот мир – вовсе не булочная, где на прилавке горой навалены
бесплатные батоны и бублики.
И даже не пекарня. И не только мельница…
Мир и наша жизнь в нем – это дикое поле, которое надо прежде
очистить от камней, выкорчевать пни, впрячься в плуг и распахать,
проборонить и засеять, причем сделать все вовремя и по правилам,
дождаться всходов, не спать ночей, охраняя их от града, заморозков
и воронья, сжать колосья, просушить и промолотить, смолоть
муку, вложить закваску и растопить печь…
Делайте.
Я даю вам все необходимые инструменты и Сам впрягаюсь работать
с вами, говорит нам Бог.
Я помогу вам во всём – только помните: несвободному и безответственному
человеку, который сам не хочет делать ничего, помочь невозможно.