Читайте также: Николай Пестов. Смирение Андрей Сигутин: Увидеть себя ниже всей твари и не впасть в депрессию Наставления св. прп. Серафима Саровского. О терпении и смирении Наставления старцев о смирении
	Несколько лет назад духовник екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря и Свято-Косьминской мужской пустыни схиигумен Авраам (Рейдман) начал проводить беседы о духовной жизни с монашествующими и мирянами.

Эти беседы полюбились: каждый находил там для себя конкретные ответы на жизненно важные вопросы: как бороться со страстями, как исполнять евангельские заповеди, как правильно относиться к тем или иным явлениям современной жизни. Беседы были опубликованы в книгах «Беседы с прихожанами» и «Благая часть», выдержки из которых мы вам предлагаем.

Много лет назад я спросил у своего духовника, игумена Андрея (Машкова), что такое смирение.
Я в то время был молодым и неопытным, мне казалось, что если я получу точный ответ, то тут же приобрету эту добродетель, и у меня все пойдет на лад.
К тому же я нашел в «Лествице» преподобного Иоанна Лествичника изречение о том, что смирение есть искоренительница всех страстей, и загорелся желанием приобрести смирение, чтобы таким образом устранить все страсти, как говорится в сказке, «одним махом семерых побивахом».
На самом деле смирение приобретается в борьбе, иногда, к сожалению, в преткновениях и падениях, и тот, кто приобрел смирение, можно сказать, приобрел совершенство или приближается к нему.
Это мне поневоле пришлось понять с годами, из собственного горького опыта.
Но в то время я обратился к отцу Андрею с вопросом: «Что такое смирение?» — и он дал мне ответ, который показался мне совершенно неожиданным и даже неуместным.
Он сказал, что смирение — это ненадеяние на себя.

Я этими его словами был сильно разочарован: «Что он такое говорит, какое это имеет отношение к моему вопросу?!», но промолчал.
Он, видимо, почувствовал, что я с этим не согласился, и не стал продолжать разговор.
А спустя годы я осознал, что это так и есть: смирение состоит именно в том, чтобы во всем надеяться не на себя, а на Бога, и считать себя грешным, ничего не стоящим человеком.
Отец Андрей говорил так от опыта, он был по-настоящему смирен.

Мы часто не понимаем, что такое истинное смирение, что значит почитать себя хуже других.
Поэтому вместо того, чтобы смиряться, занимаемся смиреннословием.
Смиреннословие — очень распространенная мнимая добродетель, когда человек на словах уничижает себя, а в душе таким себя не почитает.
Настолько распространен этот порок, что трудно им не заразиться.

Есть история про одного такого «смиренномудрого» монаха.
Он так убедительно обличал себя в каких-то грехах, что слушатели ему поверили, и когда они поверили, монах огорчился. Понимаете?
Представьте себя на его месте, ведь у всех нас бывают подобные ситуации.
Мы говорим: “Да, я грешный человек” — казалось бы, это скромно, или: “Я малограмотный, мало читаю”.
Если тот, к кому мы обращаемся, действительно поверит, что мы такие, то мы ведь огорчимся, нам это не понравится.
В действительности мы называем себя грешными, малограмотными и говорим о прочих своих недостатках для того, чтобы возвыситься перед теми людьми, которые смирение почитают добродетелью.
То есть мы хвастаемся, так сказать, с примитивной мужицкой хитростью, вроде: “Я плохой”, а человек, с которым мы общаемся, должен сказать: “Да нет, ты хороший”. — “Нет, я плохой”. — “Да нет, ты хороший”. — “Нет, я грешник”. — “Да нет, ну что ты”.
Нам это приятно, очень трудно от этого отказаться.

Мой духовник, отец Андрей, не говорил так о себе никогда.
Не было случая, чтобы он сказал о себе плохо, например: “я грешник” или что-то подобное.
Но когда его оскорбляли, или унижали, или обращались с ним как с каким-то простым, ничтожным человеком, он на это никак не реагировал.

Один раз его ужасно, страшно оскорбили.
Он был уже в сане игумена (монастырь не возглавлял, а просто имел сан игумена).
Однажды ему нужно было ехать на требу — причащать больного.
Было утро и, по уставу, в монастыре служили полунощницу. Шел пост.
Пели тропарь “Се, Жених грядет в полунощи…”, и все братья выходили и выстраивались посередине храма.
Поскольку отец Андрей собрался на требу, то он не взял с собой форму, то есть мантию и даже, по-моему, клобук.
Но люди, которые должны были за ним приехать, немного задерживались, и отец Андрей решил выйти вместе с братьями на середину храма: он был человеком очень братолюбивым, любящим монастырскую жизнь. Он и вышел, но без мантии.
И тут наместник ему сказал: “Ты как Иуда”.
Представьте себе: сказать такое человеку, которому в то время было больше пятидесяти лет, который имел множество духовных чад, с детства был воспитан в вере, с тридцати лет подвизался в Глинской пустыни, где духовная жизнь процветала.
Никто ни в чем не мог его упрекнуть, даже в чем-либо внешнем.
И ему, человеку совершенно безупречной жизни, при всей братии говорят: “Ты как Иуда”!
Об этом случае мне потом рассказывал сам отец Андрей.
Я тогда возмутился: “Как же наместник мог такое сказать?”
А отец Андрей ответил: “Да он немощный”, и не видно было, чтобы он на этого человека сердился.

Можно было бы привести много других примеров того, как отца Андрея унижали, оскорбляли.
А он, если иногда и обижался, то ненадолго, обида быстро проходила.
Он говорил, что обидеться может и святой, а вот держать зло — уже нехорошо.

Об искреннем смирении отца Андрея свидетельствовали и другие случаи.
Как-то я заболел и мне назначили водолечение (забыл, как оно точно называется).
Бывает это так: надевают на человека специальную рубаху, обматывают и так далее.
Считается, что благодаря этой рубахе из организма через поры кожи выходят все шлаки.
В монастыре, где жил отец Андрей, была одна сестра, которая разбиралась в этом водолечении, и она мне сколько-то помогала, но ухаживать за мной она как женщина не могла, ведь надо было меня сначала заматывать, а потом разматывать.
После такого лечения из организма человека, попросту говоря, с мочой за короткое время выходят все вредные вещества.
И отец Андрей выносил за мной ведро (сам я не мог выходить, поскольку туалета в том месте не было).
Он — мой наставник, духовник монастыря, игумен и, главное, человек, неизмеримо превосходящий меня в духовной жизни, не стыдился это делать, и делал совершенно спокойно.
Не знаю, сделал бы я для него такое или нет, а он за мной так ухаживал, причем без всякой рисовки: просто брал ведро и выносил.

О смирении отца Андрея можно было бы рассказать много интересного.
Тем не менее от него, повторю, никогда нельзя было услышать: “я грешник”, “я плохой”, “я невежественный”.
Он и ничего хорошего особенно о себе не говорил, никогда не рассказывал о своей духовной жизни, о своих духовных переживаниях, но если бывали случаи смириться, смирялся.
Это смирение, конечно, было у отца Андрея уже не человеческим, но от Бога, это было даром Божиим.
Для меня он навсегда останется примером истинного, неподдельного смирения.

Вопрос. Я действительно считаю себя грешной и ничтожной тварью. Как узнать, искреннее ли это чувство?

Ответ. Я не думаю, что ты так считаешь. Иначе по поведению это было бы сразу видно.
Кто считает себя грешным и ничтожным, тот, конечно, не будет ни осуждать, ни злословить, ни укорять кого-либо.
То есть одно дело почитать себя таким в уме, и другое дело — на самом деле, искренно, в сердце это чувствовать.
Когда преподобный авва Дорофей сказал своему старцу — Варсонофию Великому, что считает себя хуже всей твари, тот ему ответил: “Это, сын мой, для тебя гордость — так думать”.
Но авва Дорофей, в отличие от нас с тобой, был человеком умным и сразу понял, о чем идет речь.
Он сознался: “Да, отче, это для меня гордость, действительно, но я знаю, что должен был бы так о себе думать”.
Тогда Варсонофий Великий сказал ему: “Вот теперь ты стал на путь смирения”.
То есть авва Дорофей признался, что в действительности не считает себя хуже всякой твари, он просто имеет теоретическое представление о том, что надо было бы ему так думать, но на самом деле такого искреннего о себе мнения у него нет.
Это очень важно.

Один подвижник утверждал, что он считает себя ослом.
В подражание некому авве Зосиме он говорил: “Я осел”.
А старец ему сказал: “Ты не имеешь права так себя называть, потому что когда авва Зосима именовал себя ослом, то имел в виду, что он, как осел, все вытерпит, а ты ведь ничего не вытерпишь”.

Надо научиться смотреть на себя трезво, лучше признать, что у тебя нет смирения.
И это будет более серьезное, глубокое смирение, чем такая вот игра: “я ничтожная тварь”.
Я тоже могу называть себя разными оскорбительными словами и, может, иногда даже называю, когда никто не слышит, но, скорее, я позволяю себе это для утешения.
“Ах ты дурак, что ж ты сделал?” (допустим, я что-то не так сделал).
Что с того? Это же не значит, что я считаю себя глупым человеком, я все равно думаю, что я умнее многих и многих.
Если даже таким образом мы сами себя укоряем, мы, тем не менее, делаем это шутя и любя.
Не так ли?
Очень трудно научиться не играть.

Вопрос . Святые отцы говорят, что смирение состоит в том, чтобы считать себя хуже всех.
Как этого достичь? И еще: что такое ложное смирение?

Ответ. Ложное смирение — это смирение показное.
Во-первых, это напускной смиренный вид.
Во-вторых, это смиреннословие: человек говорит о себе, что он великий грешник и хуже всех, а если его на самом деле оскорбят, он тут же возмущается и очень ревностно отстаивает свои права.
В-третьих, ложное смирение проявляется в том, что человек мысленно повторяет какие-то заученные смиренные фразы, допустим изречения святых отцов о смирении, полагая, что он думает так искренно, но смысл этих фраз до его сердца не доходит.

Из сердца исходят не только «помышления злая», но и вообще все человеческие помышления. Человек, если можно так выразиться, мыслит сердцем: если он не убежден в чем-то сердцем, значит, он не убежден в этом совсем — будь то хорошее или плохое.
Допустим, ты вычитал у Григория Синаита, что надо считать себя хуже всех.
Ты ходишь и повторяешь: «Я хуже всех», но если твое сердце не соглашается с этими словами, значит, на самом деле ты так не думаешь.
Твое смирение — воображаемое, ты просто мечтаешь о себе.
Если ты смиренный в сердце, значит, ты действительно смиренный.
Ты можешь не высказывать никаких определений смирения, не иметь никаких образных представлений о нем, а смирение будет.
И наоборот, ты можешь сколько угодно говорить о себе, как праведный Авраам, что ты «прах и пепел», или как пророк Давид, что ты «червь, а не человек», а в мыслях будешь держать:
«Вот, я червь, а не человек, поэтому я лучше всех этих людей. Ведь они о себе не думают, что они черви, а я думаю. Поэтому они черви, а я человек».
Не стоит себя так неразумно понуждать.

Нужно помнить, что все дается от Бога.
Любая настоящая и укоренившаяся добродетель есть действие благодати.
Надо отличать понуждение себя к добродетели и добродетель истинную, которую мы приобрели от действия благодати.
Поэтому больше и лучше всего в стяжании добродетелей помогает Иисусова молитва.
Все, что приходит от непрестанной покаянной Иисусовой молитвы — настоящее, пусть малое, но настоящее.
А вот с искусственным понуждением себя к добродетели нужно быть довольно осторожным, чтобы не запутаться и вместо понуждения себя не перейти к актерству.
Мы и сами не заметим, как это может случиться: будем что-то изображать не перед людьми даже, а внутренне, сами перед собой.

Поэтому самое главное — найти для себя ту меру смирения, которую ты искренне принимаешь сердцем, а уже от нее начинать двигаться дальше и понуждать себя к большему.