Инаковость

Первое, что я отметил  ещё  когда только познакомился со Святейшим Патриархом, после первых двух-трёх слов — в облике Святейшего Патриарха была инаковость.
Это был другой человек, даже в ряду единомышленников, сомолитвенников, людей своего поколения…
Он был уникальным для своего поколения — потому что он воспитывался вне России, вне советской системы, вне контекста советской жизни. Это была совершенно не та среда, в которой жило его поколение.
Он родился и рос в эмиграции, в окружении буржуазной Эстонии и русских эмигрантов и принадлежал к очень известной дворянской семье, которая служила царю и Отечеству на протяжении многих поколений.
Эта семья была другой, иной, не советской, и он, её потомок, был дворянином не по происхождению даже, а по своей внутренней сути, ментальности.
И это не выветрилось у него за следующие шестьдесят лет пребывания на территории Советского Союза.
Это — первое. И это очень важно.

Он имел «ужасную» анкету

Второе. Черта, связанная тоже с его биографией и тоже довольно важная для его облика и его понимания жизни — он был монархистом и из семьи монархистов.
Он не выпячивал это никогда и никогда не говорил о том, что он монархист, но это проявлялось во многих его высказываниях и в его поведении.
Кроме того, он был внуком расстрелянного белогвардейца.
Его анкетные данные, на которые так обращали внимание советские отделы кадров, были из ряда вон выходящие.
И, самое главное — в юности, он сделал свой выбор в экстремальных обстоятельствах.
В 46-м году он уехал из Эстонии, покинул семью своих родителей для того, чтобы вступить на путь священства и поступить в Ленинградскую духовную семинарию.
Сейчас это кажется совершенно обыденным, но в условиях 46-го года это — выбор.
Если проследить 25-летнюю историю Советского государства, это был выбор страдальческой жизни и мученического венца. Формально, по советским представлениям, его отец и он сам были коллаборационисты: они жили на оккупированной территории и договаривались с немецкими властями о том, чтобы посещать лагеря военнопленных.
В условиях тогдашней советской жизни это был просто смертный приговор.
И поэтому выбор, который он сделал в свои семнадцать лет — это выбор, определивший не только его жизнь, но и его характер.
Его происхождение, его предки, его биография — все это, конечно, наложило некий отпечаток на этого человека, который стал мостиком между дореволюционной Россией и нашим временем.

Никогда в жизни не подавал виду

Его инаковость чётко проявлялась в его характере, своеобразном, совершенно не похожем на других людей.
Например, я не встречал в своей жизни людей, у которых было бы так развито умение терпеливо ждать и умение обуздать первые свои реакции на то или иное явление.
Это был удивительно предупредительный, тактичный человек.
Изучив его характер, его вкусы, я точно знал, чтó Патриарху не нравилось в поведении каких-то людей, в словах, которые ему говорили, в самой стилистике, в действиях, которые происходили на его глазах.
Но он никогда в жизни не подавал виду.
Это удивительная выдержка, понимание жизни и знание, что первые реакции никогда не могут повлиять на изменение ситуации.
Чтобы об этом сказать, он находил деликатный способ, возможность и нужные слова в своё время и в своём месте.
Не только я видел, что он — не такой, как все, но  ещё  и многие другие люди.
Иногда они не понимали, что именно стоит за ним, не могли объяснить, но они ощущали, что это выражение чего-то большего, какого-то богатства, сокровища.

Окрыляющая улыбка радости

Облик Патриарха Алексия — это был облик человека, «власть имущего».
Человека с заглавной буквы, который знал что-то такое, чего не знают эти люди.
Человека, у которого есть какая-то связь между землёй и Небом.
И именно это рождало восхищение, удивление и даже страх.

У него была  ещё  одна черта, которая редко встречается в современной жизни.
Когда люди с ним встречались, у них как бы внутри поворачивался какой-то тумблер — и они радовались, когда видели Святейшего.
Это была такая безотчётная вещь, которую они совершенно за собой не замечали.
Иногда я видел, как с ним встречались чиновники, на которых уже застыла маска их жизни, и когда они смотрели на Патриарха, вдруг на их лицах проступало что-то детское, непосредственное, их лица оживали и маски куда-то исчезали.
За обликом Патриарха крылась не только какая-то мудрость, опыт, приверженность к традиции, некий консервативный образ русского человека — с бородой, солидного, с посохом и т.д.
Нет, что-то в нем проступало такое неотмирное, сияющее, Божественный свет, который людей преображал.
Это могут подтвердить и другие люди, потому что эти вещи были заметны каждому, кто с ним общался.

Сначала по их стремлениям, а потом — делам

В личных этих встречах меня поражала (и потом я уже проверял это на других) его заинтересованность в профессиональной деятельности того или иного человека.
Он знал, что через свою профессию человек может себя выразить и быть полезным Богу, людям и Церкви.
И он старался использовать в людях их профессиональные способности в том русле, в каком это полезно людям и Церкви.
И инициативы людей, этих профессионалов в той или иной сфере — в образовательной сфере, в культуре, в воспитательной, организационной, строительной деятельности — эти вот таланты он «выуживал», давал своё благословение, толчок к какой-то деятельности и очень многим помогал.
Если он видел в людях желание сделать что-то доброе для Церкви, он не просто этих людей поддерживал, а делал для них всё возможное.
И он помнил людей сначала по их стремлениям, а потом — делам.
Какие-то обстоятельства, связанные с тем или иным человеком, он забывал, но дело — помнил всегда очень точно.
И при встрече он всегда вспоминал об этом.

Многое, что было сделано за 90-е годы — было сделано благодаря личной поддержке Патриарха тех или иных инициатив, которые возникали у людей.
…Святейший понимал, конечно, что в первую очередь нужно возрождать очаги духовной жизни — Оптина пустынь, Дивеевская обитель, Троице-Сергиева лавра, храм Христа Спасителя, духовные школы и так далее, а потом уже, как круги, это разойдётся и охватит всё остальное.
Но он понимал и то, что без людей это всё бесполезно.
Как только появлялся человек, который мог бы на этой ниве что-то приносить — он его очень сильно поддерживал.
И я, честно говоря, просто не знаю ни одного случая, чтобы человек с какой-то своей разработанной идеей пришёл к Патриарху, а тот бы ему отказал.
Он в этом смысле очень сильно доверял людям.
И поэтому, возможно, было много и ошибок у тех людей, которые что-то делали: у них не получалось, что-то разваливалось.
Но сама идея поддержки людей и опоры на профессионалов в своей области была для этого времени (да, может быть, и для других времён) очень важной и очень нужной.
Патриарх никогда не был один — в том смысле, что был выразителем очень многих людей Церкви.
Он опирался и на то окружение, которое у него было, был благодарен ему — и архиереям, и священнослужителям, и людям, которые служат Церкви, любят Бога.
Он опирался на них и никогда себя не отделял от них и нёс ответственность как выразитель чаяний, ожиданий и надежд этих людей.
Его паства видела, что он за неё предстоит, он является ее выразителем.
Эта его связь с людьми очень важна.
Он был предстоятелем всей Церкви, он возглавлял Священный Синод, архиерейские соборы, и себя не показывал в качестве учителя архиереев или «синодалов», а он всегда был «одним из», «первым из». У него был внутренний дух соборности.
Я знаю, что он не всегда соглашался с мнением тех или иных архиереев, священников, но вот этот дух соборности всегда превышал его частные расхождения с теми или иными людьми.
Ему очень повезло, у него были замечательные помощники.
Но это везение — конечно, в кавычках, потому что он сам подбирал для этого людей, и ближайшие его сотрудники — это люди, которым он давал возможность выявления их творческих начал.

Патриарх останется в моей памяти… очень мало фотографий, кинохроник, телехроник, которые показали бы тот образ, который у меня всплывает, когда я о нём говорю или когда о нём вспоминаю.
Скорее всего, это образ молящегося человека с прикрытыми глазами, когда он уходит в глубину молитвы, восстанавливая связь между человеком и Богом.
Во время богослужения, когда он подходил к иконе, когда он прикладывался к мощам, когда он стоял перед Престолом.
Это очень редкие минуты, секунды.
Но это образ молитвенника, человека глубочайшей внутренней веры, которую очень редко можно встретить даже в церковной среде.
Нам посчастливилось быть современниками человека, у которого была такая глубина веры и такая преданность Богу.

і всієї України

і всієї України