В следующей болезни отец Василий, не жалея времени, приезжал причащать больного.
И последнее причастие, уже в предсмертной болезни, он принял от о. Василия.

27 апреля 2018 года Господь призвал к себе раба Своего.
Кончина была «мирной и безболезненной».
Через 2 дня он впервые был в храме, в храме Казанской иконы Божией Матери, где я нахожусь на послушании.
Отпевали его о. Владимир Косточка и о. Анатолий Черногор.
И была необъяснимая, нелогичная радость. Не потому, что отмучился.
Позже некоторые люди скажут мне: «Я его никогда живым не видела, но читаю псалтирь о своих – и о нём хочется помолиться».
Порой, провожая жену в храм, он говорил: «И за меня помолись!» Вот и вся церковность.

Я дерзнула писать эти разрозненные строки не только потому, что человек этот – мой отец.
Точнее, отчим, заменивший мне отца с моих 5 лет. Возможно, его история кому-то в чём-то поможет.

Шла жизнь обычной семьи – и всё в ней казалось естественным: поведение, отношение к людям и себе, работа, быт, повседневные радости и порой неприятности.
И вот земной путь одного из нас завершился. И сразу, буквально в тот же день Господь как завесу отодвинул.
Так ясно-ясно стало видно всё чистое, достойное, всё, что воспринималось как должное.
И в какой-то удивительный порядок стало складываться: упокоился раб Божий Леонид вечером накануне своего 80-летия, буквально по слову псалмопевца Давида: «аще в силах – осмьдесят лет», в светлый послепасхальный период, и, провожая его, мы пели: «Христос Воскресе из мертвых!»
Годовщина в этом году пришлась на Страстную субботу, а день рождения – на Пасху…

Когда малышу было 3 года, началась война. Отца – военного журналиста – призвали в армию тотчас же.
Его 26-летней жене с тремя детьми на руках предстоял долгий путь в эвакуацию – в Узбекистан.
Там голодали так, что истощённый ребёнок решился украсть у соседа-узбека яблоко.
Его поймали, посадили в яму и не отпускали, пока не вернулась с работы мать и не отработала за сына.

Голодные годы были не единственным серьёзным испытанием.
Четырежды отец был на грани смерти: скоротечная чахотка в 1960-е, обширный инфаркт, язвенное кровотечение, онкология…
Господь так терпеливо ожидал, так милостивно терпел.

"Блажен иже и скоти милует", – говорит нам Писание (Прит. 12,10.).
Два момента мне врезались в память.
Первый – рассказ отца о том, как в его отрочестве ему велели утопить новорождённых котят.
Зашёл он на мост, бросил мешок с котятами в воду.
А он всплыл, оттуда мяукание слышится.
«Я как побежал вдоль реки, бросился в воду, доплыл, схватил мешок, прибежал домой с котятами – не могу тварь убивать». 
А при втором случае я была.
На даче большая соседская собака подавилась костью и задыхалась.
Сбежалось много мужчин, в том числе хозяин.
Все стоят, жалеют животное, понимают, что погибнет, но никто не решается помочь.
Отец, увидев, что случилось, быстро подошёл к собаке, меня позвал придержать пасть, залез рукой и вытащил кость из горла.
Животные его тоже любили: коты ходили за ним на рыбалку, бездомные собаки увязывались следом.

Апрель 1986, Чернобыль.
Опытного геолога отправляют начальником отряда в зону – наблюдать, как ведёт себя земная кора под реактором: ЧАЭС стоит на пересечении разломов, в самом неблагоприятном месте.
Отец пытается найти документацию – геологическое обоснование для строительства АЭС, с трудом находит что-то очень невнятное…
Всё лето проведено там. Маме кратко говорил: «Ждём, как поведёт себя кристалл (так зашифровано называли повреждённый реактор), если опустится – всё, всему конец».
Бог миловал.
Но инвалидом I-й группы отец стал.
Леонид Владимирович Пашкевич был геологом, геологом-полевиком, влюблённым в своё дело.
Не мудрено, что дома у нас были все атрибуты геологического быта: раскладной столик, раскладушка и спальные мешки, рюкзаки, множество образцов минералов – собственноручно извлечённых из им же открытых месторождений (днепровский янтарь, например) или подарков коллег.
Он и мне передал любовь к «камням», как мы говорили, необработанным, неотшлифованным.
Передал любовь к простоте быта и ощущение свободы, не связанной материальными желаниями.
Быт был не то, что скромен – аскетичен. И в этом он находил радость.
Мы все радовались всему немудрёному, довольствовались совсем малым.
И отдыхали тоже всегда «нецивилизовано»: в походах, на рыбалке, в лесу.
Ему вообще не нравились большие города, и в Киеве он жил только из любви к нам.

После 40 лет работы «в поле» отцу определили быть большим кабинетным начальником.
Из этого непростого отрезка его жизни мне ярко помнится один случай.
Он связан с советской традицией привлекать к поездкам в колхозы на уборку овощей, уборке территории в рабочее время и т.д. служащих различных учреждений.
Пришла такая разнарядка и на геологическое объединение.
Отец отказался срывать людей с работы.
Вызвали в райком партии, грозили неприятностями, в том числе даже мне, тогда студентке университета.
«Нет. Делайте со мной, что хотите. Зарплаты моих сотрудников выше, чем у дворника, почему государство должно так высоко оплачивать неквалифицированный труд?»
Так, рискуя многим, и не отправил инженеров мести улицу.

Все эти свойства души – благородство, неприхотливость, доброта, достоинство, честность, приятие людей такими, какие они есть, чистоплотность (и нравственно, и в быту) – шло от семьи.

Низкий поклон моим бабушке Оле и дедушке Володе за то, что приняли выбор сына жениться на женщине старше его и с ребёнком (много лет спустя я услышала в свой адрес: «Як! Старша, з дитиною та ще й східнячка!», слава Богу, это была Его воля).
Так мы вошли в удивительную многолюдную семью, где я была только «внучечкой», «Женичкой», «рыбонькой»…
У них проводила летние каникулы, в их тёплый дом поехала с 4-месячной дочкой, от них мы регулярно получали письма и посылки с мёдом, «фруктой», орехами, сушкой – разнообразными дарами сада и пасеки
. Недавно я нашла письмо, в котором дедушка писал в связи с рождением моей дочери: «Надеюсь, вы нам позволите называть Олечку своей правнучкой, как когда-то мы присвоили Женю».

Ещё одно качество, увы, далеко не часто встречающееся: никогда не было истерии, выяснения отношений, нытья, криков, перетягивания одеяла на себя, привлечения внимания к себе – всё это считалось мелочным, не подобающим мужчине.
Никогда не было разговоров о деньгах, тем паче чужих.

С годами проявился какой-то всепобеждающий оптимизм.
За пять дней до смерти, приехав проведать его, лежачего, переносящего один инсульт за другим, и спросив, как дела, мы услышали в ответ: «Во!» и увидели поднятый кверху большой палец.
После кончины медсёстры плакали, а врач говорил, что такого радостного умирающего у них не было.
А пока он ещё был на ногах, мы, садять за стол, всегда с улыбкой слушали его импровизации: «Ну, приятного вам кофепития!»,  «Ну, приятного вам картофелеедения!»…
И каждый раз, провожая маму на работу, желал ей счастливо добраться.

В предсмертной болезни, которая длилась три месяца, отец (который и до этого 10 лет не выходил из дома) удивительным образом собрал вокруг себя множество замечательных людей.
Прочитав объявление в нашей вайбер-группе, пришла сиделка, оказавшаяся давно знакомой мне медсестрой – и осталась для нас родным человеком.
Два месяца в доме родителей жил совсем не знакомый ранее молодой человек, помогавшей маме по уходу за отцом.
Кто-то предоставлял свою машину, кто-то искал врачей…
Так один умирающий давал возможность спасаться нам всем.

Мне от всей души хочется ещё раз, в первую годовщину преставления отца ко Господу, поблагодарить за участие в нашей жизни дорогих людей: о. Александра, о. Василия, о. Анатолия, о. Владимира, Александра Тимощука, Анатолия Криворучко, братьев и сестёр нашего и Казанского храма, которые всемерно делили с нами посланные Господом испытания.
Мне очень хочется верить, что вашими святыми молитвами и своей светлой, многотрудной жизнью раб Божий Леонид не забыт у Бога.

С благодарностью Богу и всем вам, Евгения Ерёменко