Ни один евангелист не говорит об этом.
Евангелисты рассказывают о событиях до воскресного утра, говорят и о встречах с Воскресшим, но о самом событии не говорят. Как будто ближе всех к изображению события Воскресения Христова подходит апостол Матфей.
Он говорит об Ангеле, отвалившем камень, и стражах, помертвевших от страха.
Но, если вдуматься, апостол Матфей ещё совсем не рисовал той картины, которую мы теперь почти везде видим: Ангел на крышке гроба, Сам Христос, иногда убегающие воины.
Получается слишком произвольное толкование апостольского сообщения.
Ангел не Христу открыл крышку, а людям, чтобы они убедились, что нет Живого с мертвым.

Само Воскресение Христово произошло и до явления ангела, и без каких бы то ни было свидетелей.
Когда и как – на это никто не ответит.
Можно только сказать, что не так, как воскресил Господь Лазаря.

Для Лазаря надо было освободить выход – взять камень и освободить его самого от одежд, слипшихся и прилипших к его телу.
Господь же воскрес «сохранив цела знамения», то есть не тронув печатей, так что никто не слышал, не видел, не чувствовал.
Канон Пасхи говорит об этом, как о чуде, недоступном земному исследованию, сравнивая его с таинственным рождением в мир от Девы.
Никаких «свидетелей» не надо вере и потому творения духовных писателей, как в пасхальном каноне, например, полны радости от созерцания глубин и значения великого пасхального чуда.

Не касаясь неведомого, апостолы говорят, однако, о том, что знали, слышали, видели сами – о явлении уже Воскресшего Господа.
И здесь все было иначе.
Если Лазаря, например, можно было пойти и увидеть любому, кто только хотел и не поленился пройти в Вифанию, то Господь являлся Сам: кому хотел, когда хотел и как хотел.
Он мог внезапно появиться рядом, как в пути около Луки и Клеопы, мог так же внезапно исчезнуть, как в эмаусской горнице. Мог явиться и быть рядом, но Его не узнавали, так что приходилось Ему обращать на Себя внимание или знакомым зовом, как Он позвал Марию, или знаком, как на море Тивериадском.

Все, кого Он воскрешал, оставались теми же и жили так же, как все люди, а после умирали.
Сам же Он, воскресив Себя, стал первенцем из умерших, восставших для Новой жизни в Царстве Небесном.
Тело Воскресшего Господа получило необычайные способности.
Он не только мог быть видимым для одних и невидимым для других, но мог пройти через преграды, не тронув их.
Так Он появлялся в горнице, где были апостолы собраны и где они закрывали двери от иудеев.
Он мог мгновенно оказаться там, где хотел, мог, вместе с тем, вместе с учениками отведать их угощения, скорее для уверения их, что Он – не призрак, не мечта, не игра воображения, что Он – всё Тот же Учитель их, Который может позвать Фому и предложить ему коснуться ран Своих.
Он был и тем же, и уже не тем.
Тело его со следами ран стало уже телом преображенным, одухотворенным, освобожденным от последствий прародительского греха.

Евангелисты считали своей задачей свидетельство об истине Воскресения, и эту истину они неразрывно связывают с будущим воскресением мертвых.
Без этого воскресения пропадает весь смысл и боговоплощения, и крестных мук, и Воскресения Христова.

Христос восстал для того, чтобы стать первым в бесконечном ряду умерших, воскресающих для жизни вечной.
Но апостол не случайно подчеркивает, что восстает сначала Христос, потом Христовы, то есть те, кто Ему всецело себя предали, стали Ему своими, смогли Им жить.

Значит «воскресение жизни» (Ин. 5:29) не просто объективное следствие Воскресения Христова, механически распространившееся на весь род человеческий, независимо от личного отношения ко Христу, но удел лишь тех, кто объединён вокруг Христа и Христом в новое, возрожденное человечество, воскресающее для жизни вечной.
Чтобы войти в общение со Христом, надо «тленному облещися в нетление», то есть преобразиться, одухотвориться, очиститься от всего мрачного и страстного, чтобы смертью не быть удержанным, но по зову Владыки Христа восстать и выйти из оков тления.
Способность видеть Христа здесь для еще находившихся в этой жизни – удел тех, чья душа уже живет одной со Христом жизнью, стремлением к Нему, и то при действии Его благодати, каждый раз особо дающей возможность воспринять это видение.
Потому и Святая Церковь начинает канон пасхальный призывом: «Очистим чувствия и узрим...».

Чистота чувств только даст возможность духовно видеть неприступный свет Воскресения Христова, и это – только слабые предвкушения будущих благ для любящих Господа, о чем Церковь и молится: «О Пасха велия и священнейшая, Христе! О мудросте, и Слове Божий, и Сила! Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего».

патриарх Сергий (Страгородский), 1933 г.