Из книги Евгения Поселянина «Идеалы христианской жизни»

Та часть, которая вынимается из просфоры с произнесением имени живого или умершего лица, знаменует собою душу этого человека.
В конце литургии, после приобщения верных, все эти частицы ссыпаются в чашу и проникаются, таким образом, животворящею Кровью Христовой.
Над ними произносятся священником слова:
«Омый, Господи, грехи поминавшихся здесь Кровию Твоею честною».
При этом видимом соприкасании частей просфор с Кровью Христовой происходит невидимое соприкасание души поминаемого человека с существом Божиим.

Души светлые ощущают при этом особую радость — одинаково, будут ли они находиться в теле или, по окончании земной жизни, вне тела; души злые — некоторую тревогу от соприкосновения с высочайшей сферой, от которой они так далеки; все же — ощутительную пользу.

До какой степени для душ важно поминание их на проскомидии, можно судить из нескольких рассказов о достоверных событиях.

Один священник, вновь поступивший в приход, в течение нескольких ночей видел во сне своего предшественника, окованного цепями и со страшным выражением на лице, очевидно, в тяжёлой муке о чем-то его упрашивавшего.
Наконец в одном из снов этот священник указал своему заместителю на церковный жертвенник.
Встревоженный этим сном, молодой священник осмотрел все вокруг жертвенника и нашёл запиханными между жертвенником и стеной многочисленные записки, которые в своё время были поданы прихожанами для поминания их родных на проскомидии.
Очевидно, священник по нерадению эти записки бросал за жертвенник, не читая их.
Молодой священник, совершая проскомидию, усердно помянул всех записанных лиц и в его следующем сне опять увидал старого священника.
На этот раз он был с весёлым лицом, освобождённый от цепей, и поклонился в ноги своему заместителю.

Ещё более замечательный рассказ передаётся из уст в уста в Москве.
В одном из приходов московских, у Девичьего поля, был священник, страдавший запоем.
Он был человек кроткий и хороший, но несчастная страсть дошла до такой степени, что прихожане тяготились таким батюшкой и неоднократно просили митрополита Филарета избавить их от запойного священника.
Была написана резолюция об увольнении его из прихода и вечером доставлена к митрополиту.
Митрополит хотел подписать это определение, но почему-то раздумал и, оставив бумагу на столе, ушёл в свою спальню.
Уснув, он увидел странный сон.
Он увидел себя окружённым какими-то страдающими людьми.
Большинство из них были убогого вида, были люди с раскроенными черепами, облитые кровью, с ранами в груди.
Все они, наступая на митрополита, требовали у него прощения для того священника.
Проснувшись вскоре, глубокой ночью, митрополит решил, что это «искушение», и, вставши, отправился в кабинет, чтобы подписать резолюцию об удалении батюшки, и вновь какая-то сила удержала его.
Он вернулся в спальню, заснул и снова был окружён теми же людьми, которые просили его помиловать священника с ещё большею настойчивостью.
И снова, проснувшись, митрополит пошёл в свой кабинет, и снова какая-то сила помешала ему подписать бумагу.
Снился ему в ту же ночь этот сон и в третий раз, причём эти люди кричали ему: «Оставь его, не трогай! Он нам нужен!»
Все это показалось митрополиту, который был вообще всегда настроен очень мистически и верил в глубокую связь между двумя мирами, необычайным; он решил лично переговорить со священником и немедленно, ранним утром, послал за ним.
Когда священник явился к митрополиту, митрополит сказал, что собирается его уволить за его нетрезвое поведение.
— Виноват, владыко, — говорил священник, — не отрицаю своей вины, достоин наказания.
— Скажи мне, — продолжал митрополит, — у тебя в жизни есть какая-то тайна, открой мне её.
— Весь я грешен, — говорил батюшка, — и попираю недостойной жизнью своей свой священнический сан.
Но одно исполнял я всегда с усердием и ревностью: поминовение усопших.
Если я встречаю чьи-нибудь похороны, я провожаю покойника до могилы, спрашиваю его имя, записываю себе и неопустительно его поминаю.
Я поминаю всегда лиц, которые умерли без покаяния, поминаю утопленников и удавленников, самоубийц, погибших нечаянной и жестокой смертью, — всех, кого некому поминать.
— Великое дело делаешь ты, — сказал митрополит Филарет, — и те люди, о которых ты молишься, в свою очередь ходатайствуют о тебе.

И митрополит рассказал священнику свой сон.
— Продолжай своё богоугодное и человеколюбивое дело, — сказал митрополит, — и, получив из другого мира указание, постарайся избавиться от своей страсти.
Не замечателен ли этот рассказ, который убеждает нас в том, до какой степени важно для людей поминовение их за проскомидией и как чутки души усопших к этим молитвам за них людей живущих.
От известного в Петербурге духовника, имевшего громадный духовный опыт, почившего протоиерея отца Алексия Петровича Колоколова, пишущему эти строки довелось слышать замечательный рассказ о силе поминовения души за проскомидией.

Пришёл к нему однажды духовный сын его, значительный сановник.
Исповедав ему грехи, тяготившие его совесть, он закончил свою исповедь признанием:
— Есть несколько лиц, которые настолько враждуют со мной, что стараются опорочить меня пред государем...
Я ненавижу этих людей, презираю их и никогда им не прощу.
Отец Алексий стал доказывать ему, насколько не соответствует духу христианства такое его расположение.
Но сановник все стоял на своём.
— Нет, — говорил он, — эта ненависть выше моих сил, с ней я и умру.
Тогда отец Алексий объявил ему, что в таких чувствах он не может допустить его до причастия.
— Вы должны, — говорил он ему, — осилить себя и совершить то, о чем так определённо говорил Христос:
«Аще убо принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой».
Вот как мы с вами поступим.
Вы должны заставить себя молиться за ваших обидчиков, вы должны поминать их на проскомидии.
Первые дни это будет для вас тяжёлым усилием, потом же это будет становиться для вас легче.
В ту минуту, когда частицы, за них вынутые, будут соприкасаться с Кровью Христовой, их дух будет соприкасаться с живою святынею Христа.
Так как они злы по природе своей, то это соприкасание будет для них болезненно, и можно ожидать в первое время, что они будут ещё более на вас злобствовать.
Но вы продолжайте своё дело, и это частое, неведомо для них совершающееся прикосновение души их со Христом окажет на них в конце концов своё действие.
Сановник обещал наконец отцу Алексию исполнить его совет.
На этом они и расстались. Прошёл год.
Сановник снова стоял перед отцом Алексием на исповеди и говорил:
— Батюшка, все то, что вы говорили, так в точности и сбылось.

Употребляя над собою величайшее усилие, я заставил себя поминать их имена на проскомидии, для чего часто нарочно заходил даже и в будние дни в церковь.
С ними произошло сперва какое-то ожесточение, так что козни их против меня усилились.
А потом каким-то необъяснимым образом их вражда ко мне стала сглаживаться.
И теперь между нами не только нет вражды, но водворились совершенно мирные и согласные отношения.
Можно сказать, что мистическая сила этого поминовения на проскомидии открывает громадные горизонты.

Что делать тому, кто видит дорогое для него существо нравственно гибнущим?
Что делать тому, кто чувствует направленную на себя беспричинную вражду?
Как поступать, когда люди близкие, имеющие в себе много светлых, отрадных качеств, лишены совершенно веры, а другой любящий человек, хотя бы ценою своей жизни, хотел бы открыть им закрытый для них путь веры?
Вот тогда и надо прибегнуть к силе Евхаристии, поминая людей на проскомидии.

Вспомним ту Монику, сын которой, будущий великий учитель веры, Августин, впал в ересь и в грех.
Неустанно вопияла она к Богу о том, чтобы Господь вернул его на путь веры и добродетели.
И этот возврат совершился.
И, спасши молитвами своего сына, Моника вскоре отошла к Богу, а сын её получил столь значительное и трогательное наименование: «сын столь многих слез».

Пример этой матери, дважды родившей своего сына — для жизни и для неба — и дважды выстрадавшей его рождение, должен быть всегда перед глазами тех, у кого близкие люди гибнут в неверии и пороках.
Какое другое врачевство может быть более действенным для души, как помимо воли и ведома человека соприкосновение его к святыне Христовой?

Душа имеет свои пути, недоступные людскому уму, она имеет свою силу восприятия помимо обычных путей мысли.
Она имеет свою область благодатных чувств.
Пусть человек будет совне погружен в страсти, пусть распалён ненавистью и ухищрённою враждою, пусть его уста отрицают Бога.

Что в том, когда над его душой производится спасительная работа, когда ее подводят к святыне Христовой, когда на неё льются и просвещают ее животворные лучи сияющего, торжествующего и чудотворящего Солнца — Христа!
Если иногда вражда возникает между иноками строгого монастыря, то мудрейшие из иноков не спешат объясниться словами, не спешат раздражаться от незаслуженно направленной на них вражды.
Они прибегают к способу, давно испытанному между верующими людьми,— усиленно поминают враждующих против них людей на проскомидии, и Господь невидимо умиряет этих людей.
Так и вы.
Если, несмотря на все человеческие усилия и на все ваше великодушие, вы будете чувствовать злобу, распалившуюся на вас, если дорогие вам люди вопреки ваших просьб и уговоров будут предаваться той жизни, которая убивает душу, если люди, вам близкие, в ослеплении своём будут отрицать Божество, — умирите тогда вашу скорбь надеждою, что есть сила Христова, против которой не устоит никакая страсть, никакая вражда, никакая слепота...
Днями, месяцами, годами поминайте их упорно, и тем вы будете совершать над ними благотворную очистительную работу.
И если даже вам покажется, что вера ваша не сотворила над ними ожидаемого чуда, знайте, что вы много сделали им для их судьбы и вечности.
Блаженна будет та душа, которая, живя в теле, стремилась к области Божественной.
Изгнана будет от лицезрения Христа та, которая от Него отвёртывалась.
А ведь вашими молитвами и вашим проскомидийным поминовением этой души вы её соприкасали с Источником света, и она, без ведома самого человека, совершала тот путь приближения к Богу, который необходим для спасения.