Время неумолимо идёт вперёд, оставляя за собой череду разных событий и судеб.
Уходят люди, пережившие прошлую (2-ю Мировую или Великую Отечественную – им теперь всё равно, как бы её ни называли) войну, их осталось совсем немного.
На пороге вечной жизни и те, кто сегодня ещё помнит начало этой жестокой войны: им было тогда всего несколько лет от роду.
Этим детям она запечатлелась лишь в виде ярких, но страшных картин, которые не стереть временем.

Мне было 7 лет, когда в яркий воскресный день люди впервые прокричали это слово.
Мы жили в коммунальной квартире в  престижных «домах специалистов» «Россельмаша»  в Ростове-на-Дону.
И в общей кухне этой квартиры лепили пельмени.
Они лежали на огромной доске, что с ними было дальше я не знаю, но тогда меня это очень интересовало.

Начались бомбежки. Об их начале возвещали по радио голосом, очень похожим на голос Левитана:
«Воздушная тревога, воздушная тревога…».
От воспоминаний у меня и сейчас мурашки по коже.
Мы бежали в «щели» (сейчас что-то подобное мы видим на фронте в Донбассе), иногда в них и проводили всю ночь.
Никто не плакал, не разговаривал громко, все с напряжением ждали отбоя.

Вскоре папа ушёл на фронт, а нас эвакуировали на Северный Кавказ, куда уж точно, как мы думали, не должны были дойти немцы.
Отправляли нас в переполненных вагонах, а меня затолкали в вагон через окно.
Но немцы уже в сентябре дошли до Пятигорска, где мы остановились у родственников.

Неизгладимое впечатление оставил марш наших солдат по главной улице с песней «Вставай, страна огромная…» под чёткий топот сапог и слёзы всех, кто был на улице.
Страшные дни отступления наших войск: взорвана водокачка (у нас вылетели стекла) и электростанция (всё погрузилось в кромешную тьму).
А потом была тишина (ничейное время), внезапно нарушенное рёвом мотоциклов и грохотом снарядов. Немцы пришли.

Вскоре начались расправы над евреями.
Одним ранним утром нас разбудил топот сапог (совсем иной, чем «наш»), сопровождавший какой-то странный шаркающий шум.
Это по центральной улице шёл бесконечный поток евреев с детьми и маленькими узелками.
Их вели, как потом мы узнали, на расстрел за горой Машук.
Было страшно.

Немцы были всякие, и  нам, детям, не разрешали отходить от дома далеко, а дома разговоры велись шёпотом и, я думаю, не на любые темы. Н
е помню, что мы ели, но чувство голода не покидало меня. Иногда нас подкармливал солдат Ганс с кухни.
Он отчаянно колотил в дверь сапогом, мы дрожали от страха, а он кричал: «Калина!» (мою тётю звали Галиной), быстро совал кастрюлю с едой и мгновенно исчезал.
Зато другой солдат –  Вилли – с той же кухни навсегда остался в детской памяти, когда он тащил за хвост телёнка на убой.
Нам очень жаль было этого телёнка, и мы тихонько плакали.
Жили мы как мыши, но, думаю, и последние иногда веселятся.
Обе мои тётки побывали в гестапо, но каким-то чудом были отпущены перед самым освобождением города.

В 1942 году начала работать школа, и даже в первом классе были уроки вышивания.
Спасибо нашим учителям, только потом я поняла, для чего они это делали: мы были чем-то заняты и не просили есть. Однажды произошло целое событие в моей жизни.
Моя учительница – Дарья Ивановна Знаменщикова – пригласила меня домой, чтобы угостить… одним яблоком, но каким! Жёлтое, с красными полосочками. Я помню его, как будто не прошло этих 73 лет.

Ещё были куклы, которые нам помогли выжить: мы их шили всем семейным женским коллективом по вечерам при свете «коптилок», а утром я несла их на базар, чтобы потом купить овощи.

Хлеб был по карточкам, и выдавали его только день в день, в редких случаях «на завтра».
Как-то мне пришлось ходить целый день, чтобы выпросить «на послезавтра», я помню этот магазин и путь домой до сих пор.
Но домой от 300 граммов хлеба я донесла только корку.
Рёву было много: плакала я, плакала мама, плакали голодные сестры.
С хлебом у меня были свои отношения.
В следующий раз я стащила «довесок» от порции сестры.
Мне с трудом удалось избежать верёвки, которой мама пыталась меня наказать.
До сих пор я не люблю тонко нарезанный хлеб и готова есть его даже с кашей.

В 1943 году папу демобилизовали после контузии, и мы переехали в Мелитополь, где и дождались ПОБЕДЫ.
Это известие облетело город в 3 часа ночи 9 мая 1945 года, проснулись все, включая детей.
Люди выбежали на улицу и заполнили их до отказа.
Такое количество народа я видела только ещё раз в жизни – в день смерти Сталина.

Люди шли сплошным потоком к центральной площади, а над ним стоял невообразимый шум.
В нём сливалось всё: смех и плач, песни и просто крики: «Да здравствует Победа!».
Поистине, как в песне – «Это праздник со слезами на глазах…», ведь практически в каждой семье были погибшие.

Но вот этот кошмар закончился, и радости нет предела.
Этот праздник останется не только, пока будет жить хоть один человек, переживший это, но в памяти человечества навсегда.

Всё это пишется сейчас, чтобы мы помнили, какие раны оставили те 4 года страшной войны, чему радовались дети, и чтобы в наш трудный час мы и наши дети ценили всё, что нам даётся.

Сегодня тысячи и тысячи людей на востоке Украины остались без крова и защиты, они так же, как мы в те годы, ценят каждую крошку хлеба.
Их раны ещё более глубокие потому, что это не мировая война, и случилась она как гром среди ясного и мирного неба.

Будем просить Милосердного Господа о прощении, вразумлении всех нас и о мире.
Но будем помнить также, что эти испытания посланы за грехи наши.

И как сказал патриарх Сербский Павел: «Или мы люди, или пусть нас не будет!»