Один старец жил отшельником с учеником своим в келье на расстоянии полуверсты от Кареи; редко оставляли они своё уединение, и разве только по крайней нужде.
Случилось так, что старец однажды, пожелав выслушать бдение под воскресенье в Карейском соборе, отлучился туда, а ученик его остался дома.
Не совсем книжный, но благоговейный юноша совершенно не мог, а, может быть, и не хотел, в разнообразии песней духовных изливать пред Богом чувства души своей; а потому, поручая себя особенному предстательству Богоматери, более всего к Ней прибегал и Её величал в простоте непорочного своего сердца.
И в настоящий раз, оставшись в келье один, он, по наступлении вечера и ночи, немолчно пел пред иконою Небесной Царицы вытверженную им песнь Церкви: "Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим" и прочее, не прилагая более никаких славословий, кроме вздохов умилённой души.
Чем более пел юный инок, тем отраднее, тем живее трепетало его сердце от чувства признательности к Славнейшей горних Сил нашей Заступнице; смиренный голос его звучно отзывался в убогих стенах кельи и, переливаясь из тона в тон, из звука в звук, непонятным для него самого образом, проникал в небо и доносился до славимой там от Ангелов - Матери Божией, с материнской любовью назирающей певцов своих.
Тогда как распевал таким образом свои сердечныя чувства благоговейное чадо святогорской пустыни, внезапно является пред ним прекрасный юноша.
Между ними завязался разговор.

"Что ты делаешь?" спрашивает инока явившийся.
- "Да вот, пою Честнейшую!" простодушно отвечает тот.
"Ну-ка спой: я послушаю, как ты поёшь", прибавил явившийся.
Скромный инок, не изменив ни чувств, ни голоса, запел с трогательным умилением заученную им песнь: "Честнейшую Херувим".
- "Ты не так, брат, поёшь, и не по нашему", заметил явившийся, выслушав до конца пение инока.
"У нас не так величают Божию Матерь".
- "Как же?" спросил удивлённый инок.
- "А вот как", проговорил тот и запел: "Достойно есть, яко воистину блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего", а после этой песни мы уже припеваем и "Честнейшую…", прибавил прекрасный гость и замолчал.
"Прости Бога ради", начал тогда инок: "я так научился от своего старца петь, и до сей поры ещё не слыхал такой песни - Достойно.
Хорошо было бы, если б ты мне написал: я бы её вытвердил, через час всё и забуду".
- "Изволь, брат, дай бумагу и чернил: я тебе запишу, для памяти песнь нашу".

Инок кинулся искать, и не нашёл ни лоскута бумаги и ни капли чернил.
С прискорбием возвестил он своему гостю, что, занимаясь молитвою и рукоделием, редко нуждаются они в бумаге и чернилах, потому и не имеют их в настоящее время.
"Что же я теперь буду делать?" сказал инок явившемуся, "выучить бы крайне хотелось, а уж, верно, без записки - забуду".
- "Когда так, то не беcпокойся, брат", отвечал тот, "я тебе напишу для памяти эту песнь вот на этом камне, и ты, заучив её, сам так пой и скажи всем христианам, чтобы так славословили Пресвятую Богородицу".
Тут явившийся юноша подошёл к близлежащей каменной плите и перстом начал писать на ней сию Богородичную песнь.
Как воск умягчился камень под рукою таинственного посетителя; пишущий перст его глубоко врезывался и слова чётко и ясно отпечатывались на камне.
"Не забудь же сказать, чтоб отселе все так славословили Божию Матерь", повторил ещё явившийся иноку и как молния исчез от изумлённых его взоров.

Радостный трепет объял скромного инока при виде исписанной доски; он недоверчиво ощупывал несколько раз и, перечитывая, вытверживал чудесные слова удивительного юноши.
К раcсвету песнь Божественная торжественно звучала уже в устах бдительного отшельника; он всю ночь провёл без сна в признательности Господу и Его Пречистой Матери, и старец, возвратясь с Кареи, застал его поющим чудную песнь.

Новизна ученической песни поразила старца.
"Где ты выучился петь так?" спросил старец ученика своего, и тот разсказал ему случившееся и указал на чудный камень, исписанный рукою незнакомого посетителя.
Долго стоял над камнем изумлённый старец; несколько раз перечитывал он Божественную песнь и, разсматривая письмена неземного перста, не постигал свершившегося чуда.
"Что же ты не спросил явившегося тебе юношу, кто он и как его имя?" сказал, наконец, по долгом раздумьи старец ученику своему.
"Прости, отче", отвечал он, "я и забыл про то. Помнится только, что он назвал себя Гавриилом".
- "Так ты и не понял, какой Гавриил был у тебя в келье?" прибавил старец с улыбкой и, став перед иконой Богоматери на том самом месте, где пел "Достойно есть" явившийся юноша, в слезах сердечнаго умиления и признательности, он запел славословие Богоневестной Матери.
Ученик его присоединился к нему; и кто может выразить вполне их отшельническая чувства в эти мгновения?
Того же дня старец явился к проту, раcсказал обстоятельно про всё случившееся в его отсутствие с его учеником, представил даже и самый камень пред собор святогорских старцев, которые едиными устами и единым сердцем прославили Господа и воспели новую песнь: "Достойно", рождшей Его Преблагословенной Деве Марии.

Вслед за тем было донесено святейшему патриарху и царю о чудесном явлении св. Архангела Гавриила святогорскому иноку.
В подтверждение истины представлен был при донесении к ним и самый камень, чудесною рукою исписанный.

С той поры начала звучать и звучит в устах Церкви Христовой радостная песнь "Достойно" достойной славы и божественнаго величия Приснодевственной Марии, Матери Бога нашего.