Я затерялся в лесной чаще и пошёл навстречу звону.
В белом круге тонких берёз показался убогий монастырский скит.
Вечернее солнце золотило бревенчатый храм.
В пролёте колокольни седая в чёрной скуфье голова звонаря.

Я вошёл в святые врата обители и сел на скамью. На колокольне отзвонили.
Ко мне подошёл седой инок.
- Звонарь Антоний, - сказал он и уставно поклонился. - Редко кто заходит в нашу обитель… Видите, каково запустение.
- Много ли у вас братии? - спрашиваю.
- Кроме меня, никого. Все ушли в страну далечу…
Кто лесной суровости не выдержал и в мир ушёл, а иные смерть мученическую приняли…
Года три назад пришли к нам в ночь на Успенов день… Очень били нас. Глумились.
Иконы штыками прокалывали… В ту ночь расстреляли они схимника Феоктиста, иеромонаха Григория, иеромонаха Македония, иеродьякона Сергия, послушника Вениамина…

Он посмотрел на близлежащее скитское кладбище.
- Теперь один я здесь! По-прежнему звоню, молитвословлю, в огороде копаюсь, в лес за дровами хожу…
- А не боитесь, что на ваш звон опять придут сюда?
- Пусть приходят, но я устава нашего не преступлю…
Однако прискорбно, что много лет, как затворены врата в алтарь Господень и некому совершать Литургию…

На время задумался, опустив голову, а потом опять вскинул на меня золотые от заката глаза и сказал:
- Завтра Великий понедельник! Ежели можешь, то пойдём со мною молиться…

Мы вступили в завечеревшую церковь.
Антоний затеплил свечи перед затворёнными вратами алтаря и стал на клирос.
Свечи осветили пронзённые штыками старые иконы.

Началась великая Страстная утреня.

Вся Русская земля зазвучала в древнем каноне Страстной седмицы: "Непроходимое волнующееся море… Божиим своим велением иссушившему…".