В третье воскресенье после Пасхи читается в церкви отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором рассказано об исцелении Христом расслабленного.

«Был праздник, — пишет евангелист Иоанн, — и пришел Иисус во Иерусалим.
Есть же в Иерусалиме, у Овечьих ворот, купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов.
В них лежало множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды.
Ибо ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью.

Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет.
Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров?
Больной отвечал ему: так, Господи, но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня. Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи.
И он тотчас выздоровел, взял постель свою и пошел…»

Вот евангельский рассказ.
И многие, прослушав его, скажут, должно быть: опять чудеса, опять невероятное, не имеющее и не могущее иметь ничего общего с нашей жизнью, интересами, нуждами, запросами…
Но вслушаемся, вдумаемся: Евангелие так по-детски просто, и евангельские рассказы так кратки, что современный человек легко обманывается этой краткостью и простотою.
Ему все кажется, что истина о нем и об его жизни должна быть сложной и громоздкой, потому что сам он сложен.

Но, может быть, нестареющая сила Евангелия именно в том, что оно сводит все к самому главному, первичному, основному — добро и зло, тьма и свет, человек и Бог, жизнь и смерть.
А ведь если подумать сосредоточенно, глубоко, и не только умом, а всем существом, то в конце концов речь всегда идет о главном.
Ибо вся сложность жизни упирается в простоту вечных вопросов: добро и зло, жизнь и смерть, Бог и человек.

Так что же в этом рассказе вечно, непреходяще?
В центре его так очевидно стоят слова расслабленного, обращенные ко Христу: «не имею человека».
Это поистине вопль того, кто на опыте познал страшную силу человеческого эгоизма.
Каждый за себя. Каждый о себе.
Вот все они — все это великое множество слепых, больных, иссохших, и все они «чают движения воды», то есть ждут помощи, участия, исцеления, утешения. Но… каждый ждет помощи себе и для себя.
И когда возмущается вода, всякий бросается вперед, забывая о других…

В евангельской перспективе купальня это, — конечно, образ мира, образ общества человеческого, символ самого строя человеческого сознания.
О, конечно, в мире можно найти много примеров преодоления эгоизма, примеров доброты и самопожертвования.
Но даже когда по видимости человек преодолевает свой эгоизм, он все равно остается пленником себя и своего.
Если не своя персона, то семья: и для своей семьи, для своих — своя рубашка ближе к телу.
Если не семья, то свой народ. Если не свой народ, то свой класс, своя партия. Свое, обязательно свое!
И это свое — противополагается чужому, а следовательно чуждому и враждебному.

Но так, скажут, устроен мир, и ничего не поделаешь.
Так неужели же, отвечу я, — это и есть последняя, объективная, научная правда о человеке и человечестве?
Неужели, в последнем счете, все в мире построено на личном или коллективном эгоизме и все им живет?

Капитализм, говорят нам, есть зло, потому что он — эгоизм. И вот его надо сокрушить во имя, скажем, коммунизма.
Но коммунизм только и делает, что провозглашает свое: свое мировоззрение, свой класс, партию и т.д., то есть свое и себя против не-своего, другого…
И нет, нет выхода из этого порочного круга.
И вот, незаметно для себя, мы перестали задыхаться в этом мире, насквозь пропитанном всепоглощающим эгоизмом.
Кровь, ненависть, страх, в лучшем случае — равнодушие.

Когда-то, в двадцатых годах этого века, молодой человек, почти мальчик, покончил самоубийством, оставив такую записку:
«Я не хочу жить в мире, в котором все жулят…». Он задохнулся, не выдержал.
А нас постепенно измором берет эта привычка, и ужас эгоизма мы перестаем ощущать как ужас…

Об этом — евангельский рассказ о расслабленном.
И все эти больные, немощные, иссохшие — все они больны в первую очередь неисцелимым эгоизмом, который и приводит человека к воплю: «человека не имею!»
Нет человека! И это значит, что человек начинается там, где преодолен эгоизм, это значит, что человек — это прежде всего — лицо, обращенное к другому человеку, это глаза, с участием и любовью всматривающиеся в глаза другого человека.
Это любовь, сострадание и помощь.

Дальше Евангелие говорит: этот новый, подлинный человек явлен, пришел к нам во Христе.
В нем к одинокому и исстрадавшемуся человеку приходит не чужой, а свой; приходит, чтобы его страдание воспринять как свое, его жизнь как свою, и чтобы помочь и исцелить. «Хочешь ли быть здоровым?»
Это вопрос не того, кто хочет что-то навязать, в чем-то убедить или же подчинить себе.
Это вопрос подлинной любви, и потому — подлинного участия.

Религия, увы, тоже может стать эгоизмом, быть занятой только собой, своими.
Но важно понять, что такая религия, сколь бы она ни прикрывалась христианством, по-настоящему — не христианство…
Ибо все христианство — в прорыве сквозь страшную твердыню эгоизма, в прорыве к той любви, которую, по словам ап. Павла, «излил Бог в наши сердца».
Это его новая, вечная заповедь.
Это то, о чем все Евангелие, вся наша вера…