Из книги архм. Рафаила (Карелина) "Церковь и интеллигенция"

Как легко человек отдаётся страстям и греху и как легко оправдывает себя!
Потому что человек считает грех ошибкой, извинительной слабостью, недоразумением, вроде какой-то неудачной загородной прогулки, после которой, впрочем, можно спокойно возвращаться домой.
Человек не видит метафизического лица греха, а ведь это - лицо сатаны. Падший ангел предстоит человеческой душе, он действует на неё своим мрачным обаянием, своей чарующей песней, но это - песня смерти.
Некоторые склонны думать, что грех - это страстное стремление к наслаждениям, когда душа за секунду греха готова отдать вечность.
Но это не совсем так.
Многие грехи не сопряжены ни с каким наслаждением, и именно там проявляет себя любовь ко злу, если не считать, правда, что для пленённой демоном души богоборчество и осквернение Святыни - тоже наслаждение, но другого свойства.
Это наслаждение - ненависть к Богу и стремление через попрание всех заповедей и через оплевание святынь приобрести хоть какую-то свободу.
Все ритуалы чёрной магии и сатанинских сборищ содержат в себе изощрённый грех - грешить ради сатаны - и желание приблизиться к сатане, стать как бы одним духом с ним.
Грех - это иллюзия счастья, грех - это включённость в мир порочного воображения и фантазии.

Наша интеллигенция живет в мире своего воображения.
Страсти интеллигенция, как мы уже отмечали, считает разноцветными красками палитры, которыми она рисует собственную картину жизни, легко впадая в тайный демонизм.
Для античных философов и большинства наших современников грех - это только «что» (поступок, потеря, состояние и так далее).
Но есть живое сердце греха, это - «кто», это - личность, это - сатана.
Не «что», а «кто» борется с нашей душой, с ним мы входим в общение и приобщаемся его смертоносной, похожей на разрушительную радиацию, энергии.
Чтобы бороться с грехом, надо ненавидеть не только «что», но и «кого», надо ненавидеть и личность, точнее - индивидуальность сатаны.
Но для победы над грехом необходимо ещё одно условие, может быть главное.
Сатана сильнее человека, в единоборстве с ним человек будет побеждён.

Личность может победить только другая личность, поэтому наша победа - дать в сердце место Христу - Победителю смерти и ада.

В понятии о личности как воплощении и источнике добра и зла содержится тайна вечной жизни и вечной смерти.
Вечная жизнь - это выбор добра, как Личности Христа, единство с Ним в любви и приобщение через Него бесконечных, Боже­ственных совершенств.
Не что иное, как Личность Христа - Предвечного Бога, открывает человеку вечную жизнь, включает человека в царство света, делает его са­мого лучом этого света.
И напротив, выбор греха - это приобщение к олицетворению и источнику греха - сатане.

Грех имеет свою метафизическую и мистическую сторону - это любовь души к сатане, любовь блудная, несчастная и мучительная, но любовь личностная, которая уподобляет и единит.
Если бы грех был только «что» - суммой поступков, а геенна - юридическим наказанием за эти поступки, то было бы непонятно, как за временное можно карать вечным.
Но грех - это «кто», поэтому человек через грех делает выбор: он вяжет себя своей роковой нерасторгнутой любовью с сатаной.
Любовь уподобляет. Человек становится демоноподобным.
Сатана - это море ненависти к Богу.
Грешник пьёт воду, текущую в вечную смерть, из этого темного источника.
Грешник иногда явно, а чаще всего скрытно от самого себя ненавидит Бога.
В вечности эта ненависть будет раскрываться, то есть делаться всё более глубокой и интенсивной.
Грешник в благом уделе вечности не может оказаться уже потому, что он стал через свою порочную любовь частицей сатаны.

Любовь души ко Христу сильнее смерти, так как Им побеждена смерть.
Любовь души к диаволу - это победа смерти, так как сатана первым умер для Бога и даёт тем, кто любит его, то, что имеет,- смерть.
Тайна вечности заключается в том, что мы выбираем добро и зло как личностную любовь.
Вечность - это, прежде всего, ответ души на вопрос, с кем быть.
Не преобладанием добрых дел или грехов, в результате их сложения-вычитания, решается участь человека, напротив, участь человека зависит от того, чей образ воцарился в его сердце.

Впрочем, многих смущает один вопрос: если вера или неверие зависят от состоя­ния человеческого сердца, в котором суммируются все желания, слова и поступки человека, то почему люди, которых можно назвать благородными по своему характеру, добрыми по своей натуре и которые нередко обладают выдающимися знаниями, часто оказываются атеистами или по меньшей мере индифферентными к вере.
Такие люди являются людьми вполне порядочными и подчас даже кажутся нам «христианами без Христа». Для многих здесь какой-то психологический парадокс.

На это следует заметить, что гордость многогранна.
Есть мирская гордость: это превозношение, чванство, высокомерие.
Есть духовная гордость: это отвержение помощи Божьей.
Но существует ещё и другая: тонкая интеллектуальная гордость, которую так же трудно увидеть, как и муравья, ползущего в траве.
Эта скрытая, тайная гордость, как яд без запаха и цвета, отравляет душу человека.
Приведём такой пример.
В интеллигентной семье растёт дитя - предмет попечения и радости родителей.
В нём стараются воспитать чувство доброты не только к людям, но и к животным.
Родители с раннего возраста обучают ребёнка чтению, восхищаются, когда он декламирует классиков, и всячески поощряют его успехи. Ребёнок выделяется среди своих сверстников, и в нём зарождается чувство умственного превосходства.
Родители считают, что похвала - это стимул для усидчивых занятий, и сами внушают своему чаду мысль, что он не такой, как остальные. Вот тут-то и начинает «работать» тайная страсть тщеславия.
Ребёнку нужны лидерство, удивление и похвала. Это становится для него допингом.
Дитя хочет знать всё, но это нереально, поэтому его знания поневоле становятся фрагментарными и хаотичными: он просто собирает информацию как огромную коллекцию фактов, даже не пытаясь по возможности осмыслить её.

В сущности, глубокое мышление обрекает человека на внутреннее одиночество, оно не может быть предметом восхищения.
Чем примитивнее мыслит человек, тем он более популярен среди окружающих.
Главные вопросы бытия требуют времени и размышления, и при этом они мало кого интересуют.
А фейерверк слов и пустых идей пленяет внимание людей, хотя, как и всякий фейерверк, быстро гаснет, не оставляя следа.
Человек по-настоящему культурен только тогда, когда он видит свои знания маленьким островком в море неведомого.

По-настоящему интеллигентен только такой человек, который понимает пределы своего рассудка, и тогда его мышление приобретает такие свойства, как смирение и осторожность.
А гордый человек перестаёт понимать, как он мало знает, поэтому перестаёт искать.
Гордость - это вид слепой веры.
Гордец уверовал в свой рассудок, сделал из него идола, поклонятся этому идолу и приносит ему в жертву собственную душу.

Бог - соперник этого идола, поэтому гордый человек будет до конца «защищаться» от Бога.
Такой человек будет говорить о широкой веротерпи­мости, но при этом готов считать саму веру видом самовнушения, добровольного гипноза, которому подвергают себя люди.
А он-де не намерен затемнять «ясность» своего мышления.

Но что бросается в глаза, если присмотреться к гордецу повнимательнее, так это то, что его суждения поверхностны и непоследовательны, знания неглубоки, а мысли непродуманны.
Экскурсы гордеца в историю похожи на анекдотофагаю.
И ещё парадокс: чем важнее предмет, тем меньше гордец о нём знает.
Он может рассказать о войне этрусков с римлянами, о путешествиях капитана Джеймса Кука*, но сведения о философии он заимствует в справочниках и брошюрах, а знания о религии из газетных статей.
Вообще, метафизика кажется гордецу пустой схоластикой, но, как «культурный» человек, он не отказывается от метафизических споров, причём старается при этом держать себя весьма мягко и корректно.
* Кук Д. (1728-1779) - английский мореплаватель.

Когда вопросы касаются религии, сдержанность гордеца несколько отступает, в глазах его могут мелькнуть огоньки раздражения, а на губах - саркастическая улыбка, но он стирает со своего лица это выражение, как школьник - резинкой рисунок на бумаге.

Если гордеца спрашивают о какой-нибудь философско-богословской книге, вроде книг отца Павла Флоренского или Николая Лосского*, считая, что он должен знать все выдающиеся произведения современности (это он и сам внушает своим друзьям), то он уклончиво отвечает:
«Этот богослов не имел нужных знаний в области инженерной генетики».

И что самое интересное, сам верит, что это точный и научный вывод из книги, которой он не читал.
Впрочем, помимо слегка перелистанных им антирелигиозных брошюр, гордец почитывает любимую им мемуарную литературу, поэтому ему известны подробности о похождениях Александра Борджиа и «подвигах» инквизиции в Испании.
* Лосский Н. (1870-1965) - русский философ.

Такой человек может быть «по-своему» нравственным, может добросовестно исполнять работу, участвовать в общественных мероприятиях, может быть примерным семьянином (хотя измену жене не считает большим грехом) и заботливым отцом; даже в кругу близких себе людей он помнит, что он, прежде всего, джентльмен, поэтому не позволит себе оскорбить - прилюдно - супругу или наказать ребёнка.
В служебных делах он исключительно, как-то торжественно и демонстративно, честен, с начальством независим, к подчинённым снисходителен, но главное несчастье такого человека в том, что он не видит своей интеллектуальной и нравственной ограниченности, что ему органически претит мысль о собственных ошибках и грехах, а покаяние он увязывает с истеричностью и мазохизмом.
Поэтому его порядочность есть проявление внешней этики.
Внутренней жизни для него не существует.

Меньше всего в мире гордец знает самого себя, то есть глубину своей души.
В глубине души гордеца - занавес, который он не хочет и не может отдёрнуть.
Убеждение в своей порядочности даёт ему чувство самоуспокоенности.
Он хоть и не осознает, но интуитивно понимает, что вера даст другую оценку его жизни, развеет его «богатства», как ветер рассеивает прах, что вера лишит его привычного для него интеллектуального и нравственного уюта. Поэтому гордец заранее принял все меры, чтобы защитить себя от Бога.
Такой человек хорошо знает мифологию Греции и Рима, но Библию, кроме разве что Книги Екклесиаста, не посчитал нужным даже прочитать, он верит, что Библия - это собрание «сказок».

Однако гордец достаточно вежлив, чтобы сказать это верующему собеседнику, он выражается даже так: «Да, Библия - это выдающийся памятник литературы. Она оказала значительное влияние на развитие культуры, но у авторов Библии неправильная методология».
Что гордец подразумевает под неправиль­ной или правильной «методологией», неизвестно ему самому, но зато он сохраняет лицо.
Не прочитав Библии, не коснувшись деталей, которые выдали бы его некомпе­тентность, гордец даёт ответ, претендую­щий быть лаконичным итогом якобы произведённого гордецом исследования.

Опять парадокс!
Почему для гордецов, для этих людей, обладающих значительной эрудицией и живущих если не в христианской, то в постхристианской стране, Библия и православное учение представляют собой какие-то белые пятна?
Почему их мнение о Православии, сочинённое прямо на лету,- либо удивительное по невежеству и апломбу положение, либо же заученный в школе атеистический шаблон?
Так почему?
Ответ один: гордость не терпит соперников, Бог является врагом гордецов.
Поэтому они старательно прячутся от того, что может им напомнить о Боге.
Они просто боятся, что Бог есть!
Впрочем, джентльмен должен быть снисходителен и веротерпим.
Поэтому, пока его не трогают, он относится к религии индифферентно, даже считает, что вера приносит пользу простому народу, как сказки детям, но гордец не представляет, как он может встать перед кем-либо на колени.
Для него это равносильно капитуляции, это как защитнику крепости выбросить белый флаг из окна.

Гордость ума - это змея, таящаяся в кус­тах роз; нектар цветов она превращает в яд.

Если мы захотим вкратце описать линию духовного пути такого человека, то должны будем отметить главное: его воспитатели не ставили перед гордецом самый главный вопрос,- вопрос о смысле человеческой жизни.
Гордец глубоко не задумывался над таким феноменом, как смерть, над такой категорией, как вечность.
Его ум с самого детства был парализован потоком информации.
Его собственные способности, его любознательность и память стали ловушкой для него самого.
Он привык к рафинированной пище, которую можно глотать не разжевывая.
Его интеллектуальные успехи развили в нём чувство исключительности, а затем и соперничества и тщеславия.
Гордец развивал свой ум, как борец развивает свои мышцы, но эти мышцы со временем «обросли» жиром. Тайное восхищение своими знаниями, своим умом постепенно переросло в страсть.

Кстати, в гордеце воспитывали и эстетическое чувство, только не в христианском, а в языческом понимании этого слова, и это чувство превратилось в космофилию.
Красота мира стала для гордеца исключительной и самодовлеющей.
Он не задавался вопросами почему, откуда и зачем.
Он твердо усвоил урок, что на «почему» нет ответа, что «почему» - это область иллюзий и мечтаний, которыми можно только забавляться.
Гордеца учили уважать людей, быть добрым и сострадательным, но случилось так, что эти свойства неожиданно обратились против него: обильная информация сделала его ум простым «складом» знаний, она лишила его той проницательности и дерзновения, которые помогают изучить поставленный вопрос до конца.
Рано развитый эстетизм, сопряжённый с чувственной страстностью, подавил мистическую интуицию, а нравственность,- не как внутреннее состояние, а как урок поведения,- превратилась в этикет джентльмена, который делает добро для поддержания чести джентльмена, а людей уважает, чтобы не уронить в их глазах дос­тоинства джентльмена.
С другой стороны, уроки доброты, которые такой человек получил в детстве, уроки, не подкреплённые нужным смирением, привили ему и какую-то сентиментальность.
А далее случилось так, что тщеславие, как момент красования перед восхищённой аудиторией, перешло в гордость, и человек стал «артистом для самого себя».

Произошло самое страшное: человек потерял чувство реальности, позабыв о своей ограниченности, не понимая, что его жалкое счастье в оболочке «эго» - есть самое страшное несчастье, что чувство самодостаточности - есть самая большая потеря.
Гордец религиозен «наизнанку», он обожествил свой ум, он в восторге от своей культуры, он удовлетворен своими знаниями, он не нуждается в Боге, он чуть ли не Пьер Симон Лаплас*, который, рассказывая Наполеону I о своей теории происхождения Солнечной системы, заметил, что он не нуждался в гипотезе о существовании Бога.

Гордец нашёл успокоение в отчаянном убеждении, что Бога нет, только это убеждение - не горячего, а холодного отчаяния, которое гордец, впрочем, называет трезвостью ума.

Если бы Христос явился ему, как Великому инквизитору у Достоевского, то гордец тоже сказал бы: «Уходи отсюда поскорее»,- только сердце его не горело бы от поцелуя Христа, как сердце старого инквизитора**.
Гордец просто посчитал бы Христа пустым мечтателем, Который к тому же недостаточно воспитан, и поспешил бы вымыть лоб после поцелуя Христа.

* Лаплас П.-С. (1749-1827) - французский астроном, математик и физик.
** См.: Достоевский Ф. Собр. соч.: В 12 т. М, 1982. А-И. С. 309-310.


Интеллектуальная гордыня - это духовный микроб, который, как и всякий микроб, невозможно разглядеть.
Мы наблю­даем только клинику болезни, ведущей к смерти.
Душа человека, поражённая этим микробом, начинает как бы излучать холодный, люциферианский свет.
Святые отцы сказали, что если соединить все пороки вместе и положить их на чашу весов, то гордость одна перетянет их.
Гордый как бы говорит: «Бога нет, а если Он есть, то почему Он Бог, а не я сам?».
Гордого невозможно исправить, его может спасти только чудо.

Мы привели один пример, историю одной болезни, хотя вариантов интеллектуальной гордости много, она многолика и многообразна.
Но у гордости наличествует одно свойство - свойство идола: идол имеет глаза, но не видит, и не видит сущности явлений; имеет уши и не слышит, и не слышит голоса вечности; имеет уста, но не может проглаголать.
Гордецу так же невозможно произнести имя Бога, которым мир вырван из небытия и Которым мир существует, как идолу раскрыть свои каменные губы.

***

Многие интеллигенты говорят:
«Я хотел найти истину в Православной Церкви, с которой связана история моего народа, его язык и культура.
Я пытался найти истину в вере моих отцов и прадедов, я беседовал со многими священниками, я посещал богослужение, я старался понять философию христианства, определить, в чём превосходство Православия над другими конфессиями, но всё оказалось напрасным - истину я так и не нашёл.
Я уважаю учение Христа, мне нравится церковное пение, но ведь с православным богословием, как с учением основателей других религий, я могу ознакомиться в библиотеке, а церковную музыку послушать в звукозаписи.
Я пробовал общаться с людьми, посещающими храм, но не нашёл в них чего-нибудь особенного.
В обычной жизни они оказались такими же, обычными, людьми с человеческими недостатками, слабостями и эгоизмом.
Я пробовал беседовать со священниками о смысле жизни, о загадке бытия, о неразрешённых вопросах, которые стоят передо мною.
И результатом этих бесед было разочарование.
Я не нашёл в Церкви то, что искал, и потому я пришёл к выводу, что достаточно самому заниматься нравственным совершенствованием.
Наверное, у наших предков были другие духовные запросы, но я не могу притворяться и лгать самому себе, да и Богу этого не нужно».

Что можно ответить такому человеку?
Ведь он ещё из вежливости не сказал о тех негативных явлениях, с которыми можно столкнуться в Церкви; он ограничился тем, что, по его мнению, является самым главным препятствием.
Однако всё же такой интеллигент допустил очевидную ошибку: он искал истину, как алхимик - некую панацею, притом истину интеллектуальную, как сумму определён­ных знаний (вроде корпоративного секрета), которая хранится в Церкви.
Интеллигент пошёл к священнику, чтобы тот дал ему «формулу» истины, и после бесед убедился, что священник не обладает философским камнем.

Интеллигент искал истину как «что», а истина - это «Кто».

В Церкви нет «что», вернее - за всем стоит невидимый «Кто».
Это - абсолютная Живая Личность, воплощённая Истина и Источник всякой истины.
Для философа истина - это абст­ракция, достигаемая логическими отвлече­ниями, в том числе - негациями. Для науки истина - экспериментально подтверж­даемый факт, для Православия Истина - Христос.
Истина, создавшая мир, Истина - превышающая мысль и слово, Истина - от­крывающаяся в общении, то есть в богообщении. Сама Церковь - это условие и путь для постижения Истины, путь, который проходит через человеческое сердце.

Современный интеллигент уверен, что он может найти истину, понять её, объять её, усвоить её, как усваиваются внешние знания.

Религия предлагает путь, который коренным образом отличается от остальных методов познания: это - изменение самого себя.
Церковь не университет, где человек обогащается знаниями, усваивая их через запоминание, а рождение в новую жизнь.

Истина - это живая Божественная сила, которая называется благодатью.
Это - Божественный свет, который пребывает в храме, который действует в церковных Таинствах, который озаряет человека в молитве, но надо быть способным воспринять и удержать в себе этот свет.
Человек, не очистивший свой ум и сердце, не может воспринять истину: здесь нужен, повторимся, подвиг души, а современный интеллигент хочет заменить этот подвиг одними усилиями разума.
Он почувствовал благодать, которая привела его в храм, но не понял, что ему надо делать далее.
Он подошёл к Церкви с привычными гностическими мерками и поэтому стоит в храме с закрытыми глазами, как слепец в солнечный день, не видя света, и говорит: «Почему я не нашёл свет?».

Бог обращается не к интеллекту человека, иначе философы были бы Пророками, а ко всей его личности, то есть требует всецелой включённости человека - его ума, души и воли - как ответа на зов благодати.
Здесь истина постигается как жизнь и посредством самой жизни.

Если бы человек пришёл в Церковь с вопросом: «Что мне делать, чтобы быть способным познать истину?»,- то получил бы ответ, а он говорит нечто др­гое: «Дайте мне готовую истину»,- прямо как «блюдо на подносе».
Интеллигент уверен, что дело заключается в том, что надо открыть рот и съесть это блюдо.
Адам тоже хотел познать истину не через богоуподобление, а через плод древа - внешний предмет, как бы талисман, и оказался отброшенным от истины в интеллектуальный и духовный мрак.

Борьба со страстями безмерно расширяет возможность духовного познания, но современный интеллигент боится расстаться с ними, чтобы не оказаться в мёртвой пустоте.
Всё, чем интеллигент жил и дышал,- литература, искусство, круг его друзей и знакомств,- всё пропитано запахом страстей, а тут, в Церкви, вдруг требуют от него раздать своё интеллектуальное и эмоциональное «имение» нищим, то есть вернуть свои страсти «нищим» - бесам, отдать то, что от бесов и что принадлежит им.

Новые знания предполагают период ученичества, а интеллигенту трудно решиться найти духовного отца и наставника.
Он привык «снимать» все свои вопросы сам.
Подчинить себя священнику, который имеет меньше интеллектуального багажа, чем он, проходить послушание, как самый действенный метод борьбы с гордыней,- для интеллигента это так же трудно и страшно, как взяться рукой за обнажённый электрический провод.

Язык Церкви, язык богослужения - язык символов.
Символы - это не загадки и ребусы, которые расшифровываются рассудочно.
Такая расшифровка, если она даже правильна, мало что даст человеку.

Ритуальная символика - это, прежде всего, связь-включенность, но вне молитвы и покаяния духовная включённость невозможна.
Рассудочное гностическое познание символов предполагает дистанцию между ними и душой.
Символы остаются внешним познавательным объектом, а не становятся пробуждением духа. Современному интеллигенту проще включиться в мир светского искусства, где доминируют не символы, а образы.
Получается парадокс: символ, более высокая познавательная категория, оказывается менее доступным для интеллектуала, чем для человека с непосредственным религиозным чувством, который постигает символы интуитивно.

К тому же современный интеллигент стыдится участвовать в ритуале и обряде, считая это уделом простецов, примитивных, по сравнению с ним, людей.
Для интеллигента земной поклон, коленопреклонение и так далее кажутся такими инфантильными, хотя в любом символическом обряде заключено глубокое богословие.

Современный интеллигент дорожит своей индивидуальностью, а в Церкви стирается индивидуальность (по крайней мере, игнорируется индивидуальность, но раскрывается личность).
Для интеллигента индивидуальность превалирует над личностным началом, она как бы поглотила личность.
Поэтому в Церкви интеллигент чувствует себя как бы потерявшим собственное «эго».
В личности присутствует элемент идеального; становление личности - это движение от эмпирического к идеальному, а в индивидуальном присутствует обособленность, она застывает на врожденной данности и эмпирике.

Современный интеллигент в своём развитии находится на душевном уровне, он не понимает, что ему необходим переход от душевного к духовному.
Всё, чем он жил, включая тонкие эстетические впечатления,- всё принадлежит душе и земле.

Интеллигент и ищет в Церкви привычных ему душевных наслаждений, он ищет «поле» творчества, а ему говорят: «Вот дорога, указанная Христом, вымощенная святыми отцами,- иди по ней, не уклоняясь ни влево, ни вправо. Церкви ты ничего не можешь дать, ты можешь только взять, а возьмёшь столько, сколько можешь вместить, а вместить можешь столько, насколько ты очистился от эгоизма, гордости и страстей.
Если ты станешь причастником Божественного света, то увидишь, что всё в Церкви насквозь пропитано этим светом.
Великая радость Церкви, если ты возьмёшь этот свет из её вечных источников».

И вот современный человек оказывается на распутье, как юноша, который боялся оставить своё имение (Мк.10,22).
Юноша ожидал, что Господь откроет ему тайну спасения, а Господь сказал: оставь всё, что имеешь (Мк.10,21) - и ревность юноши погасла.

Религия - это сама жизнь, а не только время, отдаваемое храму, религия - это, прежде всего, дело воли.
В сердце суммируется вся жизнь человека, в сердце решается вопрос - кто он и с кем он, а сердце современного интеллигента представляет собой целый пантеон, наполненный идолами, собранными со всех концов света.

Сможет ли интеллигент сжечь их и, как нищий, войти в храм или, постояв у дверей храма, отойдёт прочь?!

По крайней мере человек, пришедший в Церковь, должен помнить, что он глубоко болен грехом, что Церковь - это Божественная сила, что человек может видеть свет Церкви только отражённым в собственной душе, а для этого необходимы подвиг и аскеза.

Надо понимать, что Церковь не освобождает человека от страданий, она даёт терпение и радость в самих страданиях, надо верить, что смысл жизни лежит за пределами земного пути.

К началу страницы