…Путь наш лежал на северо-восток, в обход Москвы, в Лавру преподобного Сергия. И вновь – ночёвка на полу Трапезного храма.
Как-то раз нам всю ночь там не спалось: то кричали какие-то люди, то ходили туда-сюда, таская матрацы и вещи, то сон убежал.

В общем, тогда подумалось, что не хотелось бы тут ночевать снова.
На следующий год мы и впрямь были поселены в странноприимнице Казанского храма.
И вот теперь – пожалуйте: «Матушки, располагайтесь, да побыстрее».
Это тот «рыжий монах, который очень строгий и паломниц не любит» (Олино определение, при котором она делает страшные глаза). У входа – беспризорные, то есть, приехавшие самостоятельно, без группы, женщины. «Рыжий монах» их выдворил в ночь, под накрапывающий дождик, и теперь они пытаются присоединиться к какой-нибудь группе. Например, к нашей.

Вот это уж точно серьёзная «проверка на вшивость».
Резко отказать – а милосердие, а любовь?
Подозрительный у них вид, тем более, что тут же начались рассказы наподобие «Мы люди не местные» и даже упрёки нам в бессердечии…
А наша вера в то, что ничего случайного не бывает, всё нам Господь даёт для нашего научения и спасения? Опасения, что могут и насекомые на них водиться, – смешны, когда ночуешь там, где проходят постоянно десятки и сотни разных людей.
Все боролись с собой. Проявлялась усталость с дороги, вытаскивалась наружу привычка не жертвовать своим пусть минимальным, но комфортом и спокойствием. Подразумевались опасения за деньги и тому подобное.
Словом, каждый становился самим собой.

Как всегда, Ольга не выдержала и сказала: «Сестры, ну неужели из-за нас сейчас, ночью, люди останутся на улице, и даже за оградой Лавры (в монастыре ночью мирянам находиться запрещено, кроме специально предусмотренных мест)? Ну как же мы их оставим тут?»

Рыжий монах молча сопереживал нашим внутренним борениям.
Когда же мы сообщили, что берём их в нашу группу, он облегчённо выдохнул и сказал совсем не строго, а очень даже душевно: «Слава Богу, что вы так решили, а то я мучился: оставить не могу, только заявленные группы ночуют, а не оставить тоже не могу. Вы мне сняли камень с души. Спаси вас Господи, матушки!»

Это было бальзамом для нашей куцей совестишки; теперь уж «матушки» размягчились и умиротворились. Ночью всё было тихо, спокойно, никто не кричал, не ходил, не падал с узких скамеек, никому не наступили в темноте ни на руку, ни на голову. Вот.

ездила, боролась с собой и
вспомнила р. Б. Евгения