Читайте также: Как бы я хотел, чтобы вы все были поэтами (1) Как бы я хотел, чтобы вы все были поэтами (3)
	о роли творчества в жизни человека с христианской точки зрения рассуждает иеромонах Давид (Легейда), благочинный и регент братского хора Валаамского монастыря. - Что является, по Вашему мнению, критерием настоящего искусства? Когда искусство становится псевдоискусством? - В фильме талантливого режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние» в самом финале есть очень глубокая и символическая сцена. Рано утром по безлюдному городу идет пожилая женщина. Увидев единственного на улице человека, пожилого мужчину, сидящего у дома, она спрашивает его: «Скажите, а эта улица ведет к храму?»

Он отвечает: «Нет».
Тогда она с глубокой печалью и недоумением задает ему, а в его лице и всем зрителям, очень важный вопрос: «А зачем тогда эта улица, если она не ведет к храму?»

Сергей Иосифович Фудель говорил, что настоящее искусство может быть в лучшем случае только папертью храма, в храме же заключена полнота познания и радости.
Видите, он говорит о познании и радости…
Русское слово «искусство» происходит от глагола «искусить», то есть искать, испытывать (от старославянского «пытати» — вопрошать).
И только из Божественных уст Самого Творца, в творческо-молитвенном поиске Первоистины, мы можем узнать о сущности вещей, о смысле жизни, об изначальном и конечном Божественном замысле о человеке и мире.

Христианская антропология (наука познания и откровения о человеке) вся вытекает из христологии.
То есть, в отличие от научного подхода, когда изучается сам предмет в его настоящем состоянии, Церковь открывает нам, кто такой человек, во свете Богочеловека, Который есть первообраз каждого из нас, по образу и подобию Которого мы сотворены и замыслены.

У Федора Михайловича Достоевского в его гениальном романе «Идиот» есть ставшая уже крылатой фраза: «Красота спасет мир».
Но в контексте самого романа Федор Михайлович показывает, что и красота бывает двоякой.
В своем «Дневнике писателя» он уточняет, что только лишь красота лика Христова спасет мир.

В церковнославянском языке, более богатом и способном лучше показать тонкости и оттенки духовной внутренней жизни, есть два существительных, которые показывают внутреннюю и внешнюю стороны обсуждаемого предмета: «добро?та» и «красота».
Как в современном языке — этика и эстетика.
«Добро?та» — добротный, благой — относится к внутренним качествам предмета или человека; а «красота» — красный, красивый — ко внешнему благолепию.

Как воспевает псалмопевец Давид: Се, что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132: 1).
И истинная красота должна творчески рождаться из внутренней добро?ты, то есть полноты внутренней красоты и гармонии.
А искусственная красота, лишенная внутренней добро?ты, становится лицедейством, ложной актерской игрой, как говорит апостол, имеющей вид благочестия, силы же его отрицающейся (Ср.: 2 Тим. 3: 5).
И эта искусственность, лишенная благих намерений, становится подобной той улице, которая не ведет к храму.

Как говорит великий богослов ХХ века Владимир Николаевич Лосский, такое искусство есть «молитва, обращенная сама к себе».
Некое нарциссическое самолюбование, самовлюбленное самодовольство.
Эта красота становится страшным оружием диавола, который ставит себе целью отнюдь не спасти человека и мир, а всячески его погубить и прельстить.

Ещё в проповедях великих христианских учителей, святителей IV века (Иоанн Златоуст, Василий Великий и его сподвижники) мы видим, как они боролись с современным для них языческим театром, ибо то эллинское лицедейство несло в себе, как правило, языческую культуру, где под масками красоты проповедовался языческий культ плоти и прочих, чуждых христианскому духу, истин.
Но позже, когда в Римской империи христианство стало главенствующей религией, театр, как и многие другие виды искусства, стал проповедовать уже христианскую культуру внутренней красоты человека.

Один из выдающихся русских режиссеров ХХ века, долгое время работавший в БДТ (Большом драматическом театре) Ленинграда, Георгий Александрович Товстоногов, всегда учил своих учеников и актеров, что цель творчества актеров — разбудить совесть зрителя.

А теперь с великой скорбью и сожалением можно наблюдать, как современное искусство, в том числе и театр, и кинематограф, вновь возвращаются к языческим корням. Я бы даже назвал это новым язычеством.
Ибо в том древнем языческом театре проповедовалась та языческая культура, которой старались жить рядовые классы народа.
А теперь часто под видом христианской культуры насаждается антихристианство.

Как говорил Фудель, современное искусство решило заменить христианство.
Люди, потерявшие Бога или ещё Его не знающие, приняли искусство как новую религию.
Три стороны христианства — догматическая, нравственная и обрядовая — в новой религии, то есть в современном искусстве, получили новое значение.
Убеждение, что абсолютной истины нет, стало догматом.
Убеждение, что в искусстве всё более или менее позволено, воспринимается как новая нравственность, а художественное мастерство — как обряд.

Тот вопрос, который задал Христу римский прокуратор Понтий Пилат: «Что есть истина?», — для его эллинского, философского склада ума не мог иметь ответа, поэтому он даже и не ждёт его от Христа, но тут же разворачивается и уходит.
И пока мы не познаем в лице Христа воплощённую Истину и не исповедуем победно, что Истина есть не что, а Кто, до тех пор мы будем выдумывать множество отвлеченных, безличных истин, которые бы могли послужить нашим обывательским, потребительским целям.

«Если Бога нет, то и греха нет, и всё дозволено», — утверждал один из персонажей романа Достоевского «Братья Карамазовы».
И теперь чаще под словом «свобода» скрывают единственную цель — вседозволенность, даже не замечая, что она всегда ведет за собой рабство греху.
И в современном менталитете понятия этика и эстетика, вера и дела, красота и внутренняя добро?та разделились в самостоятельные сферы науки и искусства.
Вседозволенность искусства посягает на, как их называл Фудель, «каменные скрижали человечества», — на десять заповедей: не убий; не укради; не прелюбодействуй; не лжесвидетельствуй; не сотвори себе кумира и так далее.
Сегодня в проповеди искусства современные цели — комфорт и свобода — оправдывают все средства, а насажденные в природе человека нравственные законы с легкостью преступаются.

И скрижали Нового Завета — Нагорная проповедь Христа о блаженствах — в новом, постхристианском, искусстве извращены до противоположного.
Вместо «Блаженны нищие духом» проповедуется: «Блаженны богатые»;
вместо плачущих и покаянно печалящихся о своем зараженном грехом естестве теперь блаженны смеющиеся (причем обязательно в 32 зуба, как в рекламе зубной пасты), забывающие при этом, что весь мир скорбит.
Вместо кротких — только проповедь сильных мира сего.
Вместо милующих — озабоченность многостяжанием; вместо чистых сердцем — расчётливый и гордый ум с безнравственной жизнью;
вместо миротворцев — проповедь всяческих разделений, рождающихся на национальной гордости и политических амбициях…
Это предлагают нам современные средства массовой информации, или, можно сказать, массового искусства, или массового искушения.