|
|
Письмо четвертое.
Богослужение (1)
Это было на живописных берегах дивного Женевского озера,
в Лозанне...
Не могу я, мой дорогой Друг, быть равнодушен к Швейцарии.
Родился я и до сих пор живу в средней России, а люблю
горы и море. Прекрасен и грозен наш Кавказ, но там красота
какая-то строгая, порою суровая. Не хватает там горных
озер.
А Швейцария именно и богата прекраснейшими и красивейшими
озерами, какие только и могут быть среди гор.
В самом деле, такая горная страна, а почти всю её можно
проехать на пароходе!
|
Плывёшь на пароходе, а к самым берегам
подходят горные причудливые громады, порою убеленные
вверху снегами. С шумом свергаются с гор потоки, часто
обращаются даже в водопады...
Горные вершины приближают человека к Богу и отрывают
его от земли.
Среди горных красот мне как-то сразу мелкими, ничтожными,
нестоящими внимания кажутся все наши "дела".
А оторвешься от этих всех "дел" и невольно
Бога ощутишь в своем сердце.
Жалею я очень, что не пришлось мне на Афоне побывать
за службой в том храме, который построен на самом
верху афонской горы.
Думается мне, что литургия там должна быть особенной.
Но среди красот природы нужна именно наша православная
литургия, наша православная служба - величественная
и благодарственная.
У меня, мой дорогой и прекрасный Друг, воспоминание
о Лозанне знаешь ли с чем связано неразрывно?
С мыслями о превосходстве православного богослужения
пред западно-европейским еретическим.
Почему так?
А просто по маленькой случайности, о которой сейчас
Тебе расскажу.
Когда из прибережного Уши поднимешься в Лозанну, на
гору, то открывается прекрасный вид на Женевское озеро.
Всё оно среди гор.
С противоположного берега смотрит издали сам Монблан.
В летний день озеро подернуто дымкой. Бороздят его
в разных направлениях пароходы.
Смотришь на эту красоту - не хочется оторваться.
Высоко, как бы на особом уступе горы, стоит собор.
Долго сидел я под тенистыми деревьями около собора,
погруженный в молчаливое созерцание залитой солнечным
светом прекрасной картины великого Художника мира.
Какое богатство красоты в этой картине!
Но вот иду в собор и... поражаюсь убожеством его строителей
и "благоукрасителей".
О, как досадно мне было видеть этот плод религиозного
убожества протестантов именно здесь, среди восторгающей
душу прелести Божьего мира!
Голый серый камень стен и деревянные скамейки - больше
ничего!
Неужели же постоянные жители Лозанны не чувствуют
этого противоречия, которое с первого разу бросилось
мне в глаза, противоречия между тем, что внутри и
что снаружи их собора!
Красота и богатство вне храма, а в храме убогое однообразие.
Свои собственные дома украшают цветами, обвивают растениями,
повсюду балконы.
Почему же храм-то Божий должен быть без всякого убранства,
сух, однообразен и неприветлив?
Да, ещё что я заметил в соборе! Должно быть раньше
были в нём статуи.
Теперь эти статуи сняты и в обезображенном виде лежат
на полу в углах собора, уж не знаю зачем; должно быть,
в качестве любопытного курьеза для осмотра посетителями.
Такое неприличное пренебрежение ко святым Божиим!
С такими думами долго сидел я на одной из скамеек
в соборе. Была суббота.Собор был пуст.
Пришел прислужник, вроде нашего сторожа, а может быть
дьячка, и начал приготовлять нужное для богослужения.
Обыкновенно в протестантских храмах молящиеся держат
в руках Gesangbuch, книжку с молитвословиями. Молитвословия
эти каждое отмечено особым номером.
А какие номера нужно петь - это вывешено на особой
доске на стене где-нибудь, иногда в нескольких местах.
Вижу, дьячок (назову его так) выдвинул из одного стола
ящик.
В ящике у него на карточках цифры вроде тех, что в
школах употребляются, когда дети начинают учить цифры.
Из этих цифр дьячок составил три или четыре номера
на особой доске.
Гляжу, тащит телефон к проповеднической кафедре, позвонил
куда-то, должно быть, к пастору, поговорил немного,
переменил на доске одну цифру, а потом всю доску повесил
на стену.
Со мной вместе был мой друг и приятель по Академии,
теперь преподаватель литургики в одной из семинарий.
Говорю ему: "Вот тебе и весь Типикон!"
Действительно, какое упрощение службы!
Ведь наш "Типикон" - книга больше тысячи
страниц.
А возьми единоверческое издание Типикона в кожаном
переплете, - почти целый пуд весом!
Сколько здесь всяких подробностей и различных тонкостей!
Только посмотри какие-нибудь марковы или храмовые
главы!
Вот и возникает вопрос: что же лучше - наш православный
Типикон или коробочка с цифрами?
Вспомни,
как у Лескова тульский кузнец, побывавший в Лондоне,
говорит о преимуществах православной веры: "Наши
книги не в пример толще" ("Левша").
Очень умное и совершенно справедливое суждение!
В частности, его можно отнести с пользой и к богослужебным
книгам.
Возьми богослужебные книги протестантские и сравни
их с нашим кругом богослужебных книг.
Протестантскую богослужебную книжку можно прибрать
в любой карман даже светской одежды.
А у нас? Две триоди, два октоиха да двенадцать миней
месячных - этих книг в карман не спрячешь, целый шкаф
для них нужен.
Может быть, все это лишнее?
От многих приходилось слыхать утвердительный ответ
на этот вопрос.
С Тобой, мой умный Друг и благочестивый, мы, кажется,
почти не говорили о превосходстве нашего богослужения
пред западноевропейским.
Поговорим немного теперь.
Я лично в том, что "наши книги не в пример толще",
усматриваю наше несомненное преимущество.
Если наши книги толще, значит у нас больше работало
молитвенное вдохновение, больше было у нас церковных
поэтов-песнописцев и сладкопевцев.
Действительно, ещё до отделения Запада от Церкви на
Востоке было несравненно больше церковных песнописцев,
и наше громадное преимущество в том, что мы не откинули
с греховным пренебрежением богатого наследства древней
Церкви.
Мы сохранили это наследство и даже умножили его.
А Запад в горделивом самообольщении вдруг всё это
наследство пренебрёг, счёл его ниже своего достоинства,
заменил Типикон ящиком с карточками.
Часто западные богословы утверждают, будто Лютер и
ему подобные восстановили истинное древнее христианство.
Затея "восстановления христианства", по
моему убеждению, может быть признана только крайней
нелепостью...
|
|